Смертельный лабиринт - Андрей Станиславович Добров

и поставил его на стол между собой и старухой.

– Матушка Екатерина поручала мне весьма щепетильные дела, – продолжила баронесса.

Шеф жандармов кивнул.

– Но это было давно. Два императора и одну войну назад, – усмехнулась Агата Карловна. – Я отошла от дел и живу теперь в Москве, воспитываю внучку.

Она задумчиво прикоснулась сухими скрюченными пальцами к фарфору чашки, а потом отвела их, как будто чашка была слишком горяча.

– Вы не приняли предложения «Нептунова общества», – сказала баронесса. – Это очень глупый поступок.

Бенкендорф немедленно подобрался.

– Послушайте, – сказал он холодно, – я полагал, вы…

– Очень глупый! – перебила его старуха, совершенно не обращая внимания, что перечит одному из самых грозных чиновников империи – как будто тот был нашалившим студентом. – Вы, вероятно, не стали разбираться в этой истории, полагая, что «Нептуново общество» – это одна из старых масонских лож, дряхлые члены которой выжили из ума и всеми силами цепляются за одну только возможность совершать свои нелепые обряды в присутствии императора? Это не так. Мы повинуемся приказу Екатерины Алексеевны хранить тайну, которая несет угрозу самому существованию императорской власти.

Она замолчала и уставилась единственным глазом прямо в лицо Александра Христофоровича.

– Если бы те безрассудные офицеры, что устроили мятеж в двадцать пятом, знали эту тайну, уверяю вас, это не они, а Николай Павлович сейчас сидел бы в Чите на привязи.

Если еще две минуты назад Бенкендорф был близок к тому, чтобы кликнуть адъютанта и приказать ему выпроводить старуху, то теперь она сумела полностью завладеть его вниманием.

– И что это за тайна?

– Вернее сказать, две тайны, – ответила баронесса. – Одну знают члены «Нептунова общества». Вторую, более важную, – только я. Первая не так важна, время давно превратило ее в прах. Она касается царевича Алексея Петровича. Сына Петра Первого.

– Казненного отцом, – пробормотал Александр Христофорович.

– Якобы казненного отцом, – возразила Агата Карловна.

– Что?

– Якобы казненного, – повторила она. – На самом же деле Алексей был заключен в тайную крепость за пределами Москвы, где прожил до глубокой старости и умер естественным порядком.

Бенкендорф пожал плечами.

– Да-да, – кивнула старуха, – я и говорю – сейчас это уже никого не волнует. Однако Екатерина потребовала, чтобы члены «Нептунова общества» оберегали эту тайну, а особо – ту тайную Обитель, где находится могила несчастного Алексея Петровича.

– Но мне не кажется это… важным, – сказал Бенкендорф разочарованно, – как известие о… как вы говорите – существовании такой могилы помогло бы мятежникам?

– Потому что есть и другая тайна, – ответила старуха. – Та, о которой знаю только я. У царевича Алексея был ребенок.

– Та-а-ак, – произнес Бенкендорф, начиная догадываться, что имеет в виду старуха.

– Ребенок, унаследовавший кровь Петра Алексеевича.

– От его любовницы, с которой он сбежал в Австрию? Насколько я знаю, он умер еще в младые годы…

– Нет, – ответила баронесса, – другой ребенок.

Бенкендорф поднял бровь.

– Императрица Екатерина знала об этом?

– Нет, – ответила старуха, – я не доложила ей.

– Почему? – спросил Бенкендорф.

– Испугалась.

– Чего?

– Мне угрожали. Это был 94-й год. Екатерина Алексеевна доживала последние годы. При дворе началась настоящая война – партия Павла интриговала против партии его сына Александра. Составлялись заговоры. Один из них возглавлял Архаров. Он предположил, что я получила какие-то сведения о продолжении истинного рода Романовых. И пригрозил, что, если я расскажу Матушке, – следующее утро для меня не настанет. А потом, через два года, императрица умерла. Архаров пережил войну и отдал концы в четырнадцатом… Впрочем, мне было уже наплевать на дворцовые тайны… мой муж погиб, пришлось в одиночку воспитывать сына.

– Вы хотите сказать, – медленно произнес Александр Христофорович, – что в России могли остаться прямые потомки Петра…

– Именно! – кивнула баронесса. – Уж куда прямее, чем нынешняя линия. И если их разыскать…

Бенкендорф встал и подошел к окну, занавешенному бархатной гардиной. Но смотрел он не через стекло, а на малиновый бархат. Если бы доказательства были в руках у мятежников, они могли бы оспорить право государя на престол. Что при той чехарде отказов от короны Николая и Константина Павловичей могло и сработать. Особенно если бы мятежники отыскали того самого потомка Петра и посадили его на престол своей марионеткой.

Он вздохнул и повернулся к баронессе.

– Что же! Это очень увлекательно, однако что было – то прошло. Мятежники в Чите, а я зорко гляжу, чтобы в России тайные общества больше не плодились.

Он подошел к столу и встал у кресла, давая понять, что разговор окончен.

– Но документы остались, – сказала баронесса, ничуть не смущаясь намеком. – И за ними охотятся.

– Какие документы? – спросил Бенкендорф.

– Я не знаю, – ответила твердо Агата Карловна, – они скрыты в Обители. Обитель запечатана приказом Матушки Екатерины и охраняется специальной ротой солдат.

– Что за глупость! – возмутился Бенкендорф. – Какой ротой? Почему я об этом ничего не знаю?

– Потому что это – не ваше дело! – отрезала баронесса. – Даже когда Бонапарт взял Москву, эта рота оставалась в Обители. Просидела за стенами до той поры, пока супостат не покинул город. И Павел Петрович, и Александр Павлович приняли пост капитана «Нептунова общества», знали об Обители и поддерживали все распоряжения Екатерины.

– Даже Павел? – удивился Александр Христофорович.

Старуха кивнула.

– Значит, действительно что-то важное, – задумался Бенкендорф.

– Важное для них, – подчеркнула Агата.

– И вы говорите, кто-то охотится за документами?

– Да. А разве это не вы?

Балтика. Пароход «Геркулес»

Умирающий Бенкендорф долго молчал, прикрыв опухшие веки.

– Предположим, все, что говорила старуха, – чушь, – прошептал он наконец, – и я мог вполне забыть про ее бредни. А ну как она говорила правду? Если оставался хоть один шанс, что она не лгала, значит, я должен был отнестись к ее рассказу с полной серьезностью, как если бы правдой было каждое слово. Ты, Лео, прекрасно понимаешь, что в нашем деле лучше переусердствовать, чем проявить небрежность.

– Точно так, Александр Христофорович, – ответил Дубельт. – Но что она хотела от тебя?

– Убедить Николая Павловича все-таки принять ее. И, вероятно, рассказать ему про все эти тайны. Я пообещал, что передам императору просьбу о встрече. И даже дам свое подтверждение в том, что встреча эта важна.

– А Николай Павлович?

– Как только я заикнулся про «Нептуново общество», император категорически запретил мне впредь поднимать этот вопрос. И все же я поручил провести тайное расследование – может, кто-то из придворных действительно дерзнул составить заговор против власти.

– Это совершенно невероятно, – возразил Дубельт, – нынешний двор – олицетворение покорности и дисциплины.

– А! – Бенкендорф едва шевельнул пальцами в пренебрежительном жесте. – Но мы никогда не можем знать точно, какие лица могут быть скрыты под масками…

– Ты кого-то нашел? – спросил Дубельт.

– Да… –