Истовик-камень - Мария Семенова

Каррикана от его прикосновения ожила и издала звук густогомедового тона. Тарким смаковал его, как смакуют изысканное вино. Первый звукещё дрожал в темноте, расходясь вместе со светом и дымом догорающего костра,когда вдогонку ему полетели другие. Таркиму, наверное, всё же далеко было допридворных музыкантов шулхада, ну так те с рассвета до заката не выпускают своикарриканы из рук, совершенствуя тонкости мастерства. А ему, чтобы позволятьсебе вот такие мгновения, целый день приходится посвящать грязной,малопочтенной и к тому же небезопасной работе. Сопровождать три десяткависельников в Самоцветные горы! Это вам не в шулхадовых виноградниках о поэзиирассуждать…

Золотые угли дышали щедрым теплом. Они ещё выдыхали языкипламени: в царстве огня возникали и рушились города, вспыхивали косматые солнца,проваливались в небытие величественные хребты…

Всё же Ксоо Тарким играл так, как дано немногим любителям.Каррикана в его руках пела сразу тремя голосами. Голоса сплетались ирасплетались, следуя прихотливому течению мысли великого Хпаа Вурната, оставившегоэту музыку людям. Сведущие знатоки уверяли Таркима, что Лунному Небу былоугодно наделить его безошибочным слухом и тонким пониманием красоты. Безсомнения, они правы: его место не здесь, среди пустоши с её вечно воющимветром, во главе каравана грубых скотов, ошибочно именуемых людьми.Когда-нибудь он скопит достаточно денег, отойдёт от дел и примется коротатьнеспешные дни в цветущем саду, с любимой карриканой и книгами. Может, он дажесам напишет книгу о своих путешествиях. Он назовёт её «Пыль на моих сапогах»…

…Ах, этот несносный ветер. И зачем он воет так громко, мешаяприобщаться к бессмертию великого сына Хпаа…

Ветер?..

Выпитое вино, жар костра и паче того музыка успели увестимысли Таркима весьма далеко в область приятного, но не настолько, чтобыторговец рабами вовсе утратил привычную бдительность. (А будь по-другому, давнобы лежал где-нибудь с перерезанным горлом, отлучённый от жизни одним из тех,кого вёл продавать.) Уловив некую неправильность в окружающем мире, Таркимтотчас насторожился и сел, обрывая мелодию.

Выл не ветер. В темноте пел свою одинокую песню волк.

Настоящей опасности для каравана волки не представляли:сытые в эту пору, они самое большее напугают привязанную кобылу. Тем не менееТарким начал поспешно подниматься, уже открывая рот, чтобы на всякий случайкликнуть Харгелла…

…И сообразил, что снова ошибся. Не волк.

Собака.

После долгого любования огненным царством ночь над пустошьюбыла для его глаз черней болотной воды, но воображение успело нарисовать емуэту собаку. Огромного, мохнатого, страшного своей свирепостью пса с глазами,горящими бешеной зеленью. Не приведи Лунное Небо столкнуться с таким один наодин…

…Но тут слуха Ксоо Таркима достигли ругань Харгелла и резкийстук, который могла произвести только палка надсмотрщика, с силой шарахнувшаяпо деревянной решётке. Пугающее видение сразу пропало, зато вспомнилась кличкаодного из приобретённых сегодня юных рабов: Щенок. Так вот, значит, ктоиспоганил великую музыку, заставив опечаленно удалиться тень божественного Вурната!..

По мнению Таркима, с людей, оказавшихся способными наподобное святотатство, следовало живьём сдирать кожу.

Когда он подошёл к клетке, возле неё стоял разъярённыйХаргелл. Надсмотрщик тяжело дышал и с отвращением смотрел на свою палку,валявшуюся сломанной под ногами. Новую здесь, посреди пустошей, вырезать былопросто не из чего. Перепуганный Каттай держал масляный светильник с фитильком,выдвинутым до отказа. Ветер колебал плюющийся копотью огонёк. У Щенка всё лицобыло в крови, губы разбиты. Но молящего взгляда, свойственного наказанномурабу, не было и в помине. Если бы не клетка и цепь – точно бросился бы наХаргелла… чтобы тут же погибнуть, конечно. Съёжившийся Волчонок плотно вжался всвой угол, стараясь отодвинуться от него как можно дальше…

– Ты! – неожиданно сказал ему Харгелл, и онвздрогнул. А надсмотрщик поднял и протянул ему тот из обломков своей палки, чтобыл покороче: – Ну-ка всыпь ему! Двадцать раз, и я буду считать!

Волчонок спрятал в коленях лицо и попытался отодвинуться,укрыться, насколько позволяла теснота клетки.

– А не то я отлуплю его сам! – рявкнул Харгелл. Игромыхнул палкой по прутьям: – А потом выколочу пыль из тебя! И ты получишь вполтора раза больше, чем он!

Гнев, снедавший Таркима, поневоле уступил любопытству.Хозяин каравана остановился и стал ждать, чем кончится дело. Когда доходило досбивания спеси со слишком дерзких рабов, равного Харгеллу было трудно найти.

Волчонок между тем принял какое-то решение и протянул рукуза палкой. Примерился, сглотнул, трудно перевёл дух… и ударил вскинувшего рукиЩенка по плечу.

– Раз… два… – начал считать Харгелл. И вдругзаорал: – А ну стой, ублюдок прокажённого и горбуньи!!! Я сказал – БИТЬ, а немух отгонять!.. Бей в полную силу, не то живо раком поставлю и…

По части угроз многоопытный нарлак тоже был мастером, какогоне всякий день встретишь. Где же сообразить перепуганному мальчишке – увечитьтовар, предназначенный для продажи, не станут уже потому, что это невыгодно. Онвидит лишь всклокоченную седоватую бороду, занесённую палку и рот, из которогояростно брызжет слюна и летят чудовищные непотребства. Он способен думать лишьо том, что случится, если этот могучий и страшный человек разойдётся уже какследует…

Волчонок съёжился ещё больше, всхлипнул, заплакал – и сталбить. Каттай крепко зажмурился. Он не первый раз видел, как бьют провинившегосяраба. Его прежний владелец дал тридцать плетей нерадивому слуге, упустившему издому породистую хозяйскую кошку, и тот ещё сидел потом на воде и хлебе, покабеглянка не отыскалась (чтобы в должный срок родить самых что ни естьпростецких котят). «Если тебе кажется, что наказание несправедливо, хорошенькоподумай ещё раз», – говорила мать. О нет, конечно, милостивого господинаКсоо Таркима было не за что упрекнуть. Щенок помешал его отдыху и вынудилпрервать чудесную музыку. И теперь получал удары, наносимые не Харгеллом иподавно не Волчонком, а своей собственной дерзостью…

Но масляный светильничек всё сильнее дрожал в руках уКаттая, и перед зажмуренными глазами плыли зелёные пятна. Что-то былонеправильно. Мама, мудрая мама, посоветоваться бы с тобою сейчас…

Он не видел, как Харгелл обернулся к Таркиму и – куда толькоподевалась вся его недавняя ярость – довольно улыбнулся углом рта.

Порою люди, не желая зла,

Вершат настолько чёрные дела,

Что до таких блистательных идей

Не вдруг дойдёт и записной злодей.

Один решил «раскрыть тебе глаза»

И о любимой сплетню рассказал.

Другой тебя «приятельски» поддел —

А ты от той подначки поседел.