Далекие Шатры - Мэри Маргарет Кей

Еще полмили предстояло пройти по городу до лавки родственника, а сумерки быстро сгущались, обращаясь в непроглядную тьму. Но у них было достаточно еды и питья для ужина, и, поскольку малыш очень устал и клевал носом на ходу, Сита свернула с дороги к дереву пипал, раскинувшему ветви над полуразрушенной каменной оградой. Там она накормила Аша, уложила на расстеленное между древесными корнями одеяло и убаюкала старинной пенджабской детской песенкой «Арре ко-ко, Джарре ко-ко» и самой любимой колыбельной:

Ночь была теплой, безветренной и звездной, и Сита, которая лежала на земле, обняв одной рукой детское тельце, видела за равниной мерцающие огни Дели – золотые блестки на черном бархате тьмы. Среди руин другого, более древнего Дели выли шакалы; в ветвях над головой носились летучие мыши и кричали пронзительными голосами ночные птицы; один раз гиена зловеще расхохоталась в зарослях красного пеннисетума в нескольких ярдах от них, и мангуст сердито засвиристел в густой тени. Но это все были знакомые звуки – такие же знакомые, как далекий барабанный бой в городе и резкий стрекот цикад, – и вскоре Сита накрыла лицо краем своей шали и погрузилась в сон.

Она проснулась перед самым рассветом, внезапно разбуженная не столь привычными звуками: дробным топотом копыт, треском ружейных выстрелов и громкими мужскими криками. По дороге скакали всадники, приближаясь со стороны Мирута. Они неслись во весь опор, точно одержимые или преследуемые погоней, и шлейф пыли, похожий на струю белого дыма, стелился за ними по окрашенной в цвета зари равнине. С оглушительным топотом они промчались мимо на расстоянии броска камня от дерева пипал, бешено паля в воздух из ружей и крича во всю глотку, как обычно кричат мужчины на полном скаку. Сита увидела широко раскрытые глаза и исступленные лица всадников, белые хлопья пены, срывающиеся с боков и напряженно вытянутых шей взмыленных лошадей. Это были совары, одетые в форму одного из кавалерийских полков Бенгальской армии. Совары из Мирута. Но форменная одежда на них была изорвана, запылена и покрыта темными пятнами крови.

Шальная пуля просвистела в ветвях пипала, и Сита испуганно пригнулась и обхватила обеими руками Аша, проснувшегося от шума. В следующий миг всадники пронеслись мимо и скрылись за вихрящимся облаком взметенной белой пыли, глотнув которую Сита задохнулась, закашлялась и прикрыла лицо свободным концом сари. К тому времени, когда пыль у нее перед глазами рассеялась, всадники уже достигли реки, и Сита услышала приглушенный расстоянием, но звучащий отчетливо в предрассветной тишине гулкий стук копыт по понтонному мосту.

Вид охваченных отчаянием мужчин, в страхе бегущих от преследователей, произвел на Ситу столь сильное впечатление, что она схватила ребенка на руки, бросилась в заросли пеннисетума и спряталась там, с минуты на минуту ожидая услышать шум приближающейся погони.

Она оставалась в зарослях почти целый час, успокаивая ничего не понимающего мальчика и шепотом уговаривая его сидеть тихо и не шуметь. Конские копыта по Мирутской дороге так больше и не простучали, но в утренней тишине ясно слышались отдаленные крики мужчин и треск выстрелов под стенами Дели. Вскоре и они прекратились или растворились в будничном шуме пробуждающегося города и обычных звуках индийского утра: скрипе колодезного ворота, криках куропаток на равнине и журавлей у реки, пронзительном вопле павлина среди хлебов, писке большеухих хомяков, щебете сат-бхай и птиц-ткачей. Стая мартышек устроилась на ветвях пипала; легкий ветер с реки шевелил высокие стебли пеннисетума, и монотонный сухой шорох заглушал все прочие звуки.

– Мы стережем тигра? – шепотом спросил Аш, не раз сидевший в засаде с дядей Акбаром и сведущий в охоте на тигров.

– Нет… Но нам нельзя разговаривать. Надо сидеть тихо, – настойчиво прошептала Сита.

Она сама не понимала, почему впала в такую панику при виде вопящих всадников и чего именно боится. Но сердце у нее по-прежнему выпрыгивало из груди, и она знала, что даже холера или ужасная последняя ночь в лагере не вызывали у нее такого страха, как проскакавшие по дороге мужчины. Холера, в конце концов, не представляла для нее никакой загадки, равно как болезни, смерть и повадки диких зверей. Но это было что-то другое. Что-то необъяснимое и наводящее ужас…

По дороге медленно протряслась телега, влекомая парой сонных быков, и знакомое погромыхивание колес по ухабам подействовало на Ситу умиротворяюще. Солнце поцеловало краешек небес над далеким горизонтом, и внезапно наступил день – и Сита задышала ровнее и спокойнее. Осторожно поднявшись на ноги, она всмотрелась между сухими стеблями травы и увидела, что залитая солнечным светом дорога пустынна. На ней не наблюдалось никакого движения – и это само по себе казалось странным для обычно оживленной Мирутской дороги, по которой текли основные транспортные и людские потоки из Рохилкханда и Ауда в Дели. Но Сита этого не знала, а тишина придала ей смелости, хотя она не горела желанием слишком скоро последовать за всадниками с безумными глазами и сочла разумным малость подождать. У них еще оставалось немного еды, но молоко они допили накануне вечером, и оба начинали томиться жаждой.

– Жди меня здесь, – сказала она мальчику. – Я схожу к реке за водой и скоро вернусь. Шагу не ступай отсюда, золотко мое. Сиди тихо, и с тобой ничего не случится.

Аш послушался. Паника Ситы частично передалась ему, и впервые в жизни он испытывал страх, хотя тоже не сумел бы объяснить, чего именно боится.

Ждать пришлось долго, потому что Сита пошла не кратчайшим путем, по дороге, а окольным и достигла берега реки несколько выше по течению от понтонного моста. Отсюда она видела песчаные отмели и извилистые протоки Джамны, текущей к Калькуттским воротам, и длинную крепостную стену, тянущуюся мимо Арсенала к Водному бастиону, а также слышала, теперь более отчетливо, шум города, напоминающий жужжание рассерженных пчел в перевернутом улье, только тысячекратно усиленное.

К этому ровному мощному гулу примешивались резкие звуки выстрелов, то одиночных, то рассыпающихся частым стаккато; в небе над крышами носилась тьма-тьмущая птиц – ястребы, каркающие вороны, испуганные голуби кружили в высоте, временами устремляясь вниз и вновь взмывая вверх, словно встревоженные чем-то происходящим на городских улицах. Да, нынче утром в Дели явно творится что-то неладное, и соваться туда с ребенком не стоит, пока не выяснится, в чем там дело. Жаль, съестное у них на исходе, но Ашу хватит. И по крайней мере, у них будет вода.

Сита наполнила медный лота на отмели и крадучись двинулась обратно к безопасному убежищу в зарослях красного пеннисетума, стараясь держаться подальше от дороги и по возможности укрываясь за редкими деревьями кикар, валунами и кустами пампасной травы. Они останутся здесь до вечера, решила Сита, а после наступления темноты перейдут мост и направятся прямиком к военному городку. Для Аш-бабы путь долгий, но поскольку он отдыхал весь день… Она вытоптала для него местечко поудобнее в глубине зарослей, и, хотя было невыносимо жарко, душно и пыльно, а Аш, уже забывший о своих страхах и изнывавший от скуки, беспокоился и капризничал, в конце концов палящий зной и вынужденное бездействие нагнали на малыша сон, и вскоре после полудня он заснул.