Венера для Милосского - Инга Максимовская

ты винторогий муфлон и подонок. Тебе ж не привыкать. А я поживу еще.

– А морду вареньем тебе не намазать? – из глубин памяти всплывает выражение детдомовское. Сука, снова психолог. Снова круги ада. – Дура, я олигарх, у меня заводы-пароходы. Ты что подумала, что я…

– Пей, олигарх и проваливай, – с грохотом ставит передо мной бокал чертова девка. – Гайцы заловят, позвони. У них начальник мой должник.

Коньяк и вправду хорош. Я залпом опустошаю бокал, не чувствуя тонкого вкуса. Не успев им насладиться. Наливаю себе еще. Мне пора уходить. Мне пора.

– Мне оставь, Мистер Твистер.

Ее пальцы касаются моих, выхватывают из них бутылку, и мне кажется, что меня колотит током высоковольтным. Дура, чертова, мерзкая сука.

– Тебе вредно. Завтра лучше на свежую голову сообщать, что тебя кинул горячий кавказский мачо, – хохочу мерзко, мне нравится доводить эту дурищу. Ее глаза мечут молнии. Коньяк в бутылке исчезает как-то уж слишком быстро.

– Ничего. Главное, что они не познакомятся с козлом похлеще моего Вазгена.

– Не твоего. Был бы твой, ты бы не сбежала с помолвки. Ой, прости, он же трахнул красотку, забыв о том, что ты жаждешь стать женой. Упс.

– Сказал человек, член которого я в лупу рассматривала.

– Такси мне вызови, чума, – рычу я. Пах наливается огненной тяжестью. Чертова ее футболка обтягивает бабу, соски ее кажется сейчас прорежут ткань. Ведьма, чертова ведьма. Мерзкая, пахнущая лимоном и коньяком гадина. Венера, мать ее… Может она что-то в пойло подсыпала? Точно. Голова тяжелеет, штаны жмут. Надо бежать.

А утром я просыпаюсь…

Глава 6

Венера

На живот мне свалился раскаленный кирпич. Я задохнулась от неожиданности и проснулась.

Лучше бы я не просыпалась, ей-богу. Как там говорил бабулин любимый юморист? Лучше бы я умер вчера? Сейчас я его очень хорошо понимала.

Попыталась открыть глаза, будто засыпанные песком. Вышло плохо. На поднятие рук, чтобы разлепить ясны очи, сил тоже не хватило. Я застонала и…

Кто-то заворочался рядом. Кто-то огромный. Глаза распахнулись сами, без дальнейших усилий с моей стороны. Я уставилась на чужую руку на моей груди, открыла рот. Но заорать не смогла. Горло слиплось от сухости и ужасе от содеянного. Воспоминания вчерашнего вечера ледяной волной прокатились от моей больной макушки до самых пяток, в одну из которых за секунду до этого, упало аритмичное сердце.

«Да нет. Просто выпили и спать легли. Это просто стресс» – попыталась я убедить себя. Уцепилась за край одеяла. Вот сейчас посмотрю, убежусь, что я спала одетая и все встанет на свои места. Вот прямо сейчас. Через секунду. Мне совсем не страшно. Я как врач прекрасно знаю, что нужно резать по живому. Излишние колебания могут стоить пациенту жизни.

– Слушай, не вертись. Всю ночь мне не давала спать, такая ты конечно заводная. И сейчас как веретено, – недовольно прохрипел чертов мерзавец. Все таки отомстил мне. Воспользовался моим состоянием и…

Черт. Я голая. Голая. В одних трикотажных трусах в жуткий горошек, надетых задом наперед. Где я их взяла только? Вроде вчера в других была. Не могла же я поехать к жениху в этом убожестве? О, твою мать, у меня же больше нет жениха. Зато есть не пойми кто, обсыпанный, результатов анализов которого я еще не видела.

– Кофе, детка. Ты вчера обещала. Заманила меня в свой пряничный дом под предлогом кофе. Негостеприимная ты. Молодца не накормила, в баньке не попарила.

– Зато напоила, – бурчу я.

– Точно, и спать уложила. И я как Хома Брут всю ночь тебя на себе таскал. Наездница. Неугомонная ты. А сколько в тебя помещается, оказывается. Вроде мелкая, но такая бездонная. Ох. Это если коньяк. А что будет, если чачей тебя напоить?

– Некогда мне. У меня летучка через час. И обход, – стону, загибаясь от стыда и самобичевания. Была бы у меня плеть, я бы, точняк, начала себя сейчас истязать. Тошнить начинает страшно. Пытаюсь понять, как мне встать с кровати, чтобы этот нахал не видел меня голой. Да и трусами пионерскими светить не хочется. Если содрать с него одеяло, то тогда я буду созерцать… Так, стоп. А он одет?

– Там трусы мои в кресле. Подай. Ой, не стесняйся. Я тебя ночью видел во всех вариациях. Не скажу, что все там идеально. Но у меня лупы не было, чтобы рассмотреть детали, – читает мои мысли колонизатор. – И я жду кофе.

– Черт. Слушай, ладно. Говори, у нас с тобой было? Ну, это…

– Что? – приподнимает бровь. Свежий.

– Ну… Ты меня трахнул?

– Лучше резать по живому? – хмыкает Милосский. Он что, мысли что ли мои читает? – Расслабься. Ты сегодня всю ночь мне втирала этот постулат.

– Ну? – двумя пальцами беру трусы, которые стоят как вся моя квартира. – Я жду ответа на поставленный мною вопрос.

– Без кофе больше слова не скажу. Сортир тут где у тебя, в твоих хоромах? Напомни. Хотя нет, не нужно. Я навеки запомню эту дорогу в Изумрудный город.

– Там, – машу рукой в никуда. Господи, зачем я притащила в свой дом этого демона? Почему просто не бросилась ему под колеса. Какая бы была быстрая смерть. Сейчас бы пиликала на мандалине, свесив ноги с облака, что-то из ранних «Скорпов». И в носу бы ковыряла. Да, врачи все, как и псы попадают в рай. Это я точно вам говорю. Особенно те, кто каждый день рассматривает… – Стульчак подними.

– Хрен тебе. Если кофе не будет, уделаю вам клозэт. Хотя, вы и сами с этим прекрасно справлялись полночи, мадемуазель. Зубную щетку мне дай. Чистое полотенце. И зеркало у тебя все угвазданное пастой. Ты же девочка.

– А морду вам вареньем не намазать, – о, как я зла. На себя в первую очередь. На этого обсыпанного захватчика, хранящего тайну нашей с ним ночи, как тайну золотого ключика, чтоб его черти разодрали. На похмелье, ломающее мой непривыкший к таким возлияниям, организму. На Вазгена, который во всех моих бедах виноват. И что мне так везет? Как колобок я. От шерстяного ушла, и погибла на носу у обсыпанного. Точнее не на носу… Точнее… Тьфу ты.

Достаю банку растворимого кофе из шкафчика, невесть каким образом там появившуюся. Наверное мама приходила, когда-то. Очень давно, судя по тому, что мерзкий напиток превратился в спрессованный ком, об который я погнула ложку, пока удалось отковырять кусочек. Чашки тоже у меня красиво украшены чайным ободком. Сука, он снова прав, этот бабуин. Хозяйка из меня как из говна пуля.

Милосский появляется через минуту. Свежий, подтянутый, собранный. Он снова похож на зажратого миллиардера. Голый торс блестит капельками воды. Кубики на животе этого черта каменные, наверное. Черт, я что хочу их потрогать? Это точно алкогольная энцефалопатия. Надо прокапаться что ли?

– Пей и проваливай, – с грохотом ставлю чашку рядом с сидящим на табуретке с видом хозяина жизни мерзавцем.

– Это что? – морщится он. Сделав глоток отвратительного пойла, воняющего жженой тряпкой.

– Растворимый лювак, – вот интересно, почему мне так нравится его злить?

– Я понял, что это говно. Бариста из тебя еще более хреновый, чем уборщица.

– Выпил? Ноги в руки и на… Дверь там, короче. Некогда мне тут слушать про мою бытовую инвалидность. Кстати, экзема у тебя нехорошая. Ты не затягивай, сходи к терапевту. Может и с ней что получится. У нее лупы нет.

– Слушай, ты всегда такая Ведьма? Упс, прости. Тебе же изменил такой горячий жених. Я совсем забыл.

– Кофе остыл?

– Что?

– Я говорю, кофе остыл у тебя, – беру чашу из рук в край оборзевшего гостя. – Подогрею, давай. Тебя. Вышел он, мистер олимпия, без майки. Думал поведусь на твои мощи экземные? Хер тебе.

Напиток похожий на деготь стекает по красивой мускулистой груди поганца некрасивыми каплями.

– Ах ты… – рычит он.

– Сука, я помню. А теперь вали в свои райские замки миллиардерские и больше не попадайся мне на глаза. Понял? Проваливай, – хохочу я, подскакивая вокруг