Укрощение королевы - Филиппа Грегори

Я молюсь с пылкостью новообращенного, преклонив колена возле архиепископа Кранмера, который вернулся ко двору, где против него никто не произнес и слова, словно сама эта история с обвинением в ереси была лишь отступлением, фигурой танца – шаг вперед, два назад, в сторону и кругом. Я не понимаю, как такое возможно, но мне кажется, что король сам вовлек своих советников в эту игру, заставив их обвинить архиепископа, а затем помиловал того и повелел ему начать расследование против своих обвинителей. И теперь окружение Стефана Гардинера трепещет от страха, а Томас Кранмер горделиво возвращается ко двору, чтобы укрепиться в милости короля. Он сейчас молится подле меня, подняв испещренное морщинами лицо вверх, в то время как я молча пытаюсь убить свою любовь к Томасу, заменяя ее на любовь к Всевышнему. Но бедное мое сердце даже сейчас, во время исступленной молитвы, в лице, искаженном крестной мукой на распятье, угадывает его смуглые черты, и святая мука мне кажется сладострастием. Осознавая эту подмену, я крепче сжимаю веки и бросаюсь в молитву с еще большим отчаянием.

Рядом со мною молится леди Мария, которая так и не произнесла ни единого слова касательно моей новой роли и изменения в положении. Лишь один раз она тихо высказала мне свое одобрение и вежливо поздравила отца. Между трагической кончиной ее матери и моим появлением ей представляли слишком много мачех, чтобы она сколько-нибудь серьезно отнеслась к тому, что я заняла место Екатерина Арагонской. Принцесса не прониклась ко мне ни ненавистью, ни доверием. Ее последняя мачеха не продержалась подле короля и двух лет. Я даже готова поклясться, что леди Мария убеждена, что без Божьей помощи мне никогда не занять места ее матери – и никогда там не удержаться. Однако то, как осеняет себя крестным знамением в конце молитвы, бросая на меня быстрый, полный жалости взгляд, говорит мне, что, по ее мнению, одной Божьей помощи мне будет явно не достаточно. Леди Мария смотрит на меня так, словно я, ведомая лишь светом одной свечи, отправляюсь в путь по топким болотам, в сумеречной тьме. Но вот она слегка поводит плечами и отворачивается.

Я молюсь с самоотречением монахини, в назначенный час и между ними, корчась на коленях подле своей кровати, молча взывая к Всевышнему в часовне, в каждое свободное мгновение. И в темные предрассветные часы, когда я еще не очнулась от предшествовавшей сну молитвенной горячки, мне кажется, что я сумела победить страсть к Томасу; но, окончательно проснувшись, я снова ощущаю тоску по его прикосновениям. Я никогда не молюсь о том, чтобы он пришел ко мне, потому что знаю, что ему нельзя этого делать. Он не должен, ни в коем случае. Но все равно всякий раз, когда я слышу позади себя скрип отворяемой двери, мое сердце вздрагивает от надежды, что это он. Я почти явственно слышу: «Екатерина, пойдем! Бежим!»

Тогда я продолжаю перебирать четки и перехожу к молитвам о том, чтобы Господь послал на мою голову несчастье, чтобы случилось что-то страшное и не допустило бы свадьбы.

– Но что это может быть за несчастье, как не смерть самого короля? – требует у меня ответа Нэн.

Я молча смотрю на нее, плохо понимая, что она говорит.

– Ты же понимаешь, что даже думать об этом – уже измена королю, – напоминает она, пользуясь тем, что запел церковный хор. – А говорить об этом – измена вдвойне. Нельзя молиться о его смерти, Кэт. Он просил твоей руки, и ты согласилась. А сейчас ты подвергаешь себя бесчестию как его подданная и как его невеста.

Я опускаю голову под тяжестью ее упреков, но она права. Грех молиться о смерти другого человека, даже если это ваш злейший враг. Даже солдаты, идущие на битву, и то должны молиться о том, чтобы смерть забрала как можно меньше душ. И, подобно им, я должна молиться, готовясь исполнить свой долг, рискуя собою, своей жизнью. К тому же он мне не враг. Он постоянно добр ко мне и внимателен, говорит о любви ко мне, о том, что я стану для него всем. Он – мой король, величайший из королей, которых знала Англия. Я мечтала о нем, когда была девочкой, а мама рассказывала мне о красавце – молодом короле, о его конях и одеждах из золотой парчи и бархата, и его доблести. Я не могу желать ему зла. Мне следует молиться за его здравие, счастье и долгие годы жизни. Мне следует молиться о том, чтобы наш брак продлился как можно дольше, и о том, чтобы мне удалось сделать его счастливым.

– Ты ужасно выглядишь, – заявляет Нэн. – Тебе что, не спится?

– Нет. – Я всю ночь просыпалась, чтобы просить Всевышнего о том, чтобы меня миновала чаша сия.

– Ты должна поспать, – приказывает она. – И поесть. Ты самая красивая женщина при дворе, с тобою никто не может сравниться. Мэри Говард и Екатерина Брэндон бледнеют рядом с тобой. Господь благословил тебя красотой, так не испорти его дара. И не думай, что, если ты подурнеешь, он от тебя откажется. Раз он что-то решил, то ничто не сможет помешать ему выполнить намеченное, даже если пол-Англии ополчится против него… – Тут она замолкает, затем уточняет с тихим смехом: – Ну, разве только если он по какой-то причине не передумает сам. Тогда ничто уже не сможет убедить его в правильности предыдущего выбора.

– А как он может передумать? Когда? – спрашиваю я.

– Это обычно происходит в одно мгновение. В один удар сердца, – отвечает она. – И всегда неожиданно.

– Но как же можно с этим ужиться? – качаю я головой. – С королем, который может в любой момент передумать?

– Это не у всех получилось, – Нэн не стала увиливать.

– Если мне нельзя молиться о том, чтобы избежать этой судьбы, то о чем мне тогда молиться? Об отречении?

В ответ Нэн лишь покачала головой.

– Я разговаривала с мужем, Гербертом. Он считает, что ты была послана нам Богом.

Я не выдерживаю и смеюсь. Мужу Нэн никогда не было до меня особого дела. Надо сказать, мое положение значительно укрепилось, если теперь он провозгласил меня небесным посланцем.

Однако Нэн не склонна веселиться.

– Нет, он действительно так считает. Ты появилась именно в тот момент, когда нам была просто необходима благочестивая королева. Ты спасешь короля от лап Рима. Король прислушивается к старым служителям Церкви, а те твердят ему, что его страна не просто нуждается в реформах, а склоняется к лютеранству, к совершенной ереси! И это толкает его обратно, к Риму, настраивая против собственного народа. Они изымают Библии из английских церквей, чтобы люди не могли читать ее сами. А теперь они еще арестовали с полдюжины человек в Виндзоре, вместе с регентом церковного хора, чтобы сжечь их в болотинах возле замка! И это все только за то, что те хотели читать Библию на английском!

– Нэн, но я не могу их спасти! Это не меня Бог послал им во спасение.

– Ты должна спасти реформы Церкви, спасти короля, спасти нас всех. Это богоугодное дело, которое, как нам кажется, тебе по силам. Реформаторы хотят, чтобы ты направляла мысли короля в нужное русло, когда вы будете наедине. Только ты можешь это сделать. Ты должна найти в себе силы на это, Кэт, а Господь направит тебя.

– Легко тебе говорить… Разве твой муж не понимает, что я не знаю, о чем говорит народ? Не знаю, кто на чьей стороне? Я не тот человек, которому следует этим заниматься, потому что я ничего в этом не смыслю и меня это нисколько не интересует.