В присутствии врага - Элизабет Джордж

— Зачем кому-то понадобились доказательства вашей связи с Ив Боуэн? — спросила Хелен.

— Чтобы продать эту историю средствам массовой информации. Нет нужды говорить вам, как разгуляется пресса, если выйдет наружу, что именно я — со всего-то леса — отец единственного ребенка Ив Боуэн. Особенно после того, каким образом она… — Он, похоже, искал эвфемизм, но тщетно.

Сент-Джеймс закончил его мысль, не смягчая ее:

— После того, как она к своей выгоде использовала свое положение матери-одиночки?

— Она сделала его своим знаменем, — признал Лаксфорд. — Можете себе представить, какой праздник будет у прессы в тот день, когда выяснится, что предмет великой запретной страсти Ив Боуэн — такая личность, как я.

Сент-Джеймс прекрасно это представлял. Во время своей избирательной кампании депутатша от Мэрилебона изображала из себя оступившуюся женщину, которой удалось подняться, которая отказалась сделать аборт, сочтя это безнравственным, и совершила подвиг, родив ребенка вне брака. Незаконное рождение ее дочери — как и тот факт, что Ив Боуэн благородно не назвала отца девочки, — стало едва ли не главной причиной, по которой ее выбрали в парламент. Ив Боуэн публично отстаивала мораль, религию, основополагающие ценности, прочность семьи, преданность монархии и стране. Она выступала за все, над чем применительно к политикам-консерваторам издевался «Осведомитель».

— Ее история сослужила ей хорошую службу, — заметил Сент-Джеймс. — Политик, который в открытую признается в своих недостатках. Трудно за такого не проголосовать. Не говоря уже о том, что премьер-министр мечтает разбавить свое правительство женщинами. Кстати, он знает, что ребенок похищен?

— Никому в правительстве не сообщили.

— И вы уверены, что ее похитили? — Сент-Джеймс указал на лежавшее у него на коленях письмо. — Написано печатными буквами. Такое вполне мог написать ребенок. Есть ли малейшая вероятность, что за этим стоит сама Шарлотта? Она о вас знает? Не может ли это быть попыткой давления на мать?

— Конечно нет. Господи боже, ей же всего десять лет. Ив никогда ей не говорила.

— Вы уверены в этом?

— Разумеется, я не могу быть уверен. Я опираюсь только на то, что сказала мне Ив.

— А вы ни с кем не делились? Вы женаты? Жене не рассказывали?

— Я ни с кем, — твердо ответил газетчик, проигнорировав два других вопроса. — Ив утверждает, что она тоже никому ни словом не обмолвилась, но она могла обронить какой-то намек. Должно быть, она что-то сказала человеку, который имеет на нее зуб.

— А на вас никто зуба не имеет?

Бесхитростный взгляд темных глаз Хелен и невозмутимое выражение лица говорили об ее абсолютном незнании главной цели «Осведомителя» — быстро накопать грязи и раньше других ее опубликовать.

— Да, пожалуй, полстраны, — признал Лаксфорд. — Но вряд ли моей профессиональной карьере придет конец, если станет известно, что я отец незаконного ребенка Ив Боуэн. Некоторое время надо мной посмеются, учитывая мои политические взгляды, но и только. В уязвимом положении находится Ив, а не я.

— Тогда зачем посылать письмо вам? — спросил Сент-Джеймс.

— Мы оба получили по письму. Мое пришло с почтой. Письмо Ив дожидалось ее дома, принесенное, по словам домработницы, каким-то человеком утром.

Сент-Джеймс еще раз осмотрел конверт. На штемпеле стояла дата двухдневной давности.

— Когда исчезла Шарлотта? — спросил он.

— Сегодня днем. Где-то между Блэндфорд-стрит и Девоншир-Плейс-мьюз.

— Денег не требовали?

— Только публичного признания моего отцовства.

— Чего вам делать не хотелось бы.

— Я готов признаться. Без большого желания, поскольку это повлечет за собой некоторые осложнения, но я готов. Это Ив не желает и слышать об этом.

— Вы с ней виделись?

— Разговаривал с ней. После этого я позвонил Дэвиду. Вспомнил, что у него есть брат… Я знал, что вы как-то связаны с уголовными расследованиями, ну или хотя бы были связаны. Я подумал, что вы сможете помочь.

Сент-Джеймс покачал головой и вернул Лаксфорду письмо и конверт.

— Это дело не для меня. Его нужно вести осмотрительно…

— Послушайте меня. — Лаксфорд не прикоснулся ни к торту, ни к кофе, но сейчас взял чашку. Сделал глоток и вернул чашку на блюдце. Кофе выплеснулся, замочив ему пальцы. Лаксфорд не сделал попытки вытереть их. — Вы не знаете, как на самом деле работают газеты. Первым делом полицейские отправятся домой к Ив, и об этом никто не узнает, верно. Но им потребуется побеседовать с ней не один раз. и они не захотят дожидаться ее отбытия в Мэрилебон. Они приедут повидаться с ней в министерство, потому что оно недалеко от Скотленд-Ярда, и, видит Бог, дело о похищении девочки попадет в Скотленд-Ярд, если мы сейчас этому не помешаем.

— Скотленд-Ярд и Министерство внутренних дел поневоле связаны друг с другом, — заметил Сент-Джеймс. — Вам это известно. В любом случае следователи не пойдут на встречу с ней в форме.

— Вы действительно считаете, что дело в форме? — спросил Лаксфорд. — Да нет такого журналиста, который при взгляде на полицейского не определил бы, кто он такой. Итак, полицейский появляется в министерстве и спрашивает заместителя министра. Корреспондент одной из газет видит его. Кто-то в министерстве готов слить информацию — секретарь, делопроизводитель, хозяйственник, гражданский клерк пятого ранга, обремененный слишком большими долгами и слишком заинтересованный в деньгах. Так или иначе, это происходит. Кто-то говорит с корреспондентом. И внимание его газеты теперь приковано к Ив Боуэн. «Кто эта женщина?» — начинает задаваться вопросом газета. «Почему приходили из полиции? А кстати, кто отец ее ребенка?» И днем раньше, днем позже они выйдут на меня.

— Если вы никому не говорили, то вряд ли, — сказал Сент-Джеймс.

— Не важно, что я говорил или не говорил, — ответил Лаксфорд. — Важно то, что Ив проговорилась. Она утверждает, что нет, но, видимо, да. Кто-то знает. Кто-то затаился. Обращение в полицию — а именно этого от нас ждет похититель — послужит сигналом для оповещения газет. Если это произойдет, с Ив будет покончено. Ей придется оставить пост заместителя министра, и, боюсь, свое место в парламенте она тоже потеряет. Если не теперь, то на следующих выборах.

— Если только она не станет объектом всеобщего сочувствия, что сыграет ей на руку.

— А вот это, — произнес Лаксфорд, — особенно гнусное замечание. Что вы хотите этим сказать? Она же мать Шарлотты.

Дебора повернулась к мужу. Она сидела на кушетке перед его креслом и, легко дотронувшись до его ноги, встала.

— Мы можем переговорить, Саймон? — спросила она у него.

Сент-Джеймс видел, как она взволнована. И сразу же пожалел, что позволил ей присутствовать при разговоре. Только услышав, что речь пойдет о ребенке, он должен был выслать ее из комнаты под любым предлогом. Дети — и ее невозможность выносить ребенка — были самой большой болью Деборы.