Закон тени - Джулио Леони

По инерции солдаты проскочили несколько шагов вперед и влетели в сарай. Пико увидел, как они испуганно ринулись обратно, зажав руками рты. За ними вырвался такой ужасный запах, словно открылась дверь в преисподнюю.

Юноша отшатнулся от нестерпимой вони и в замешательстве пробормотал:

— Что за дьявол?

Даже в самых захудалых мясных лавках он никогда не ощущал ничего подобного: это был запах смерти и разложения. Такой смрад носился над полями сражений, если воины в запальчивости не успевали похоронить мертвых. Пико столкнулся с ним только однажды, когда, движимый любопытством, сбежал из дома и добрался до болот Феррары, где сошлись войска Венеции и Урбино. После боя прошло как раз два дня, и над болотами носился тот же ужасный запах смерти.

Но здесь, в замкнутом пространстве, вдали от лихорадочного возбуждения битвы, этот трагический признак конечности плоти поразил его, как звук трубы Страшного суда.

Оливеротто бегал вокруг сарая, выдирая на себе немногие оставшиеся волосы, и норовил заглянуть внутрь. Пико раздраженно отмахнулся от него. По мере того как внутрь проникал свежий воздух, запах ослабевал. Юноша подождал еще несколько минут, снял кусок шелковой ткани, который носил на поясе, и обмотал его вокруг головы, прикрыв нос и рот. Потом отобрал у трактирщика фонарь, набрал в легкие побольше воздуха и шагнул внутрь.

Помещение было пусто, если не считать старого тюфяка, расстеленного на полу. В углу кучей валялись наспех брошенные дорожные сумки, и из них высовывались рулоны бумаги и носильные вещи. Похоже, таинственный постоялец не удосужился даже разобрать багаж по приезде. Или не успел…

На тюфяке лежало недвижное, словно впавшее в глубокий сон, человеческое тело. Пико, поплотнее замотав тканью рот и нос, поднес к телу фонарь. Покойник лежал ничком в луже, где жидкости распада смешались с кровью, вытекшей из невидимой раны, и застыли, превратившись в какую-то зеленоватую кашу.

Джованни сделал над собой усилие, взял труп за плечо и перевернул на спину. Тусклое пламя осветило осунувшееся лицо и рот, сведенный судорогой бесконечной агонии. Блуза на груди была порвана, и в прорехе торчала деревянная рукоятка, видимо, ножа или другого оружия, которым ему пронзили сердце. Застывшие руки вытянуты вдоль тела, пальцы сведены судорогой. Скорее всего, прежде чем нанести последний удар, его держали за руки.

— Иди сюда, Оливеротто! — крикнул Пико, обернувшись к двери. Трактирщик нерешительно шагнул вперед. — Подойди ближе! Это Фульдженте Морра?

Оливеротто сделал несколько неверных шагов, бегло взглянул на мертвого, кивнул и тут же отскочил, вытаращив глаза и борясь с накатившей тошнотой.

— И ты ничего не заметил? — настаивал Пико. — Под твоим кровом убили человека — и никто не поднял тревоги? А может, ты сам замешан в этом преступлении?

Страх, внезапно вспыхнувший в глазах трактирщика, видимо, заставил его пересилить отвращение от зловония и страшной сцены перед глазами. Он энергично замотал головой и крикнул:

— Нет! Клянусь жизнью моих детей! Морра явился среди ночи, по римской дороге, при нем почти не было багажа, и его никто не встречал! Он снял сарай, и ни я, ни моя семья его больше не видели. Он сказал, что у него работа, какой-то заказ, и он не хочет, чтобы его беспокоили.

Пико отвел глаза. Ужас трактирщика был так неподдельно наивен, что приходилось ему верить. Да и вряд ли у него хватило бы способностей срежиссировать такой спектакль. Этот жалкий тип мог разбавлять вино и обманывать сборщиков податей. Однако, чтобы хладнокровно совершить убийство, надо иметь большой опыт в злодеяниях, а его опыт ограничивался только похотью. Состояние трупа говорило о том, что убийство произошло несколько дней назад. У Оливеротто было предостаточно времени, чтобы ликвидировать тело человека, которого, в сущности, никто не знал, и уничтожить следы преступления.

Нет, скорее всего, он тут ни при чем. Пико огляделся. Багаж был вскрыт. И эта небрежность, которую поначалу приписали постояльцу, по здравом размышлении свидетельствовала о том, что в его вещах кто-то наспех рылся. Джованни быстро просмотрел рисунки. Эскизы человеческих лиц, наброски архитектурных деталей — все, чему и положено находиться в багаже художника.

Но ничего, что представляло бы особую ценность. Какие-то бумаги, костяной гребень, маленький нож. Почему его убили? Из-за какого-нибудь рисунка? Но вряд ли хоть один из них стоил человеческой жизни.

Да и одежда на трупе, насколько можно было судить под пятнами зловонной жидкости, была ничем не примечательна. Пико нагнулся, чтобы разглядеть смертельную рану и предмет, торчащий из груди. Это была длинная кисть с куньими волосками, поредевшая от долгого употребления. Должно быть, она прошла между ребер и проткнула сердце.

Странный способ убийства. Может, преступник хотел оставить особый знак? Но прежде всего — как ему это удалось? Дверь была заперта изнутри, в стенах не наблюдалось никаких других выходов. Только в коньке крыши виднелось узкое отверстие, расположенное точно над очагом из выложенных на земле камней и служившее простейшим дымоходом. Но человек в него точно не пролезет. Да и вряд ли кто смог бы вскарабкаться на потолок, чтобы выбраться на крышу.

Разве что Фульдженте сам наложил на себя руки. Пико читал у античных авторов, что благородные личности убивали себя из жажды смерти, а ничтожные — из страха смерти. Первые ускоряли ход судьбы, бросаясь ей навстречу, а вторые пытались уйти от невыносимой тоски бытия. Их души, как натянутые канаты, не выдерживали нагрузки, и равновесие понятий «давать» и «иметь» склонялось к нулевой отметке. Даже достойные и храбрые воины порой ожесточались на самих себя и наносили себе смертельные раны, чтобы избежать поединка с врагом. Можно подумать, что смерть от собственной руки менее жестока, чем та, что захватит врасплох в бою.

Но человек, распростертый на тюфяке, не был воином и вряд ли искал прибежища от каких-то страхов. И почему он выбрал для последнего шага инструмент своего искусства, в ярости его искорежив? Мог бы взять нож: справился бы быстрее и безболезненнее. В общем, это явно не самоубийство.

Нет, его убили, хотя ни один человек не смог бы проникнуть в комнату. Значит, тут побывал демон, если демоны есть на свете.

Размышляя, наблюдая и стараясь отделаться от запаха, исходящего от трупа, Пико вдруг что-то заметил рядом с телом. Покойник и тюфяк были настолько перемазаны кровью, что торчавший сбоку кусочек какого-то предмета трудно было различить.

Пико приподнял и посадил тело. Под ним оказался листок бумаги, приколотый к спине кончиком кисти, прошедшей насквозь. Он походил на страницу печатной книги. Судя по несовершенству печати и нечеткости линий, это был набросок. Краска то здесь, то там вылезала из-под шрифта, пачкая бумагу.

«Может, листок имел отношение к пробному экземпляру книги, которую набирали Немец с резчиком?» — размышлял Пико, осторожно отделяя листок от тела.

Оборотную сторону листка целиком занимало изображение. Джованни бережно поднес его к свету. На него смотрело женское лицо, набросанное углем, скорее всего эскиз к картине маслом. Лицо завораживало огромными лучистыми глазами, овал его был нежен и продолговат, на подбородке ямочка, за полными губами, надутыми в сердитой гримаске, виднелись мелкие ровные зубы.