Этим вечером я буду неотразима. Не все француженки парижанки - Лора Ватрен

Две из ее песен даже прозвучали на волне радиостанции Europe № 1. «Один человек, пользующийся влиянием в этих кругах, сказал мне: “Чтобы добиться успеха, нужно либо платить, либо спать!”» – рассказывала Жинетта, и сегодня чувствуя себя оскорбленной. «Я ему ответила: “Я привыкла задирать рукава, но не юбки!” Может, я должна была бы согласиться, у меня тогда не было бы проблем с деньгами!»

Жинетта – прирожденная оптимистка, хотя жизнь ее не щадила. И она философски добавила: «Слава, популярность – все это не для меня…»

У мисс Тик хрипловатый и грубый голос курильщицы крепких сигарет Gitanes. Ощущает ли она себя свободной? Вне всякого сомнения! Вот уже на протяжении двадцати пяти лет она заставляет парижские стены рассказывать нам ее истории, истории женщины, искушенной в искусстве соблазнения и пользующейся успехом у мужчин, расписывая столичные дома при помощи трафаретов. Может быть, вам случалось столкнуться с ней ранним утром в сопровождении непременного помощника, красивого статного парня, в тот момент, когда она покрывает граффити стены домов в XVII, XIX округах и на Бютт-о-Кай в XIII округе, где находится ее мастерская. Как правило, на ней маленькое черное платье и велюровые перчатки (потому что аэрозольный баллон пачкает руки).

Вы ожидали увидеть грубоватую женщину-вамп, но на самом деле перед вами Арлетти в норковом манто и очках от солнца («роскошный атрибут в качестве альтернативы бедности») с примесью Мортисии Адамс.[28] У нее длинные, черные как смоль, волосы, обрамляющие лицо, глаза, подведенные черным карандашом, ярко-красные губы и ногти, покрытые черным лаком. «Париж – это консервативный, реакционный город, – говорит она со скорбной миной на лице. – Ни одно из культурных учреждений никогда не оказало мне помощи и поддержки». И хотя сегодня ее полотна и эстампы продаются во многих галереях, она продолжает творить на улице, потому что здесь она выросла, потеряв в раннем возрасте родителей.

Проиграв судебный процесс, который начал против нее один из владельцев разрисованного ею дома, она теперь спрашивает разрешение, прежде чем покрывать стены женскими силуэтами, воплощающими возвышенный и идеализированный образ парижанки – элегантной и свободной, одновременно вызывающей и дерзко-беззащитной, у которой всегда под рукой афоризм на все случаи жизни и по любому поводу: «Я переспала с целой армией чувств», «Я не только забавляю, я заставляю задуматься», «На любовь не скупятся», «Никаких идеалов, только высокие идеи». Или наш любимый афоризм: «Испытав все в этой жизни, я собираюсь пойти по второму кругу».

«Я всегда писала стихи, в сюрреализме я черпаю вдохновение. Когда я была подростком, я читала стихи Превера и Кокто в кабаре». Она с пренебрежением относится к тому, что о ней думают окружающие, поскольку ей, чтобы не зависеть от чужого мнения, вполне хватает ее родословной чистокровной парижанки.

Она воплощает все излишества и крайности парижской скрытой от посторонних глаз ночной жизни начала 80-х годов. Травести, страдающая ожирением полукровка, задававшая тон у дверей легендарного «Паласа», в прошлом модного ночного клуба, где смешение всех цветов кожи и всех слоев общества было обычным явлением, она любит говорить парадоксами и не стесняется в выражениях. «Я себе такой живот отрастила, что уже тысячу лет не видела свою киску». «А мне нравятся те, кого не принимает общество, его изгои. Но теперь на улицах не увидишь ни травести, ни разных разодетых красавчиков, ни экстравагантных личностей. Для них больше нет места в городе. Париж стал нетерпимым. Стоит только выйти на улицу, как тут же найдется кто-нибудь, кто примет тебя за шлюху».

В пятьдесят один год это «создание», которое судит о людях по тому, насколько необычно и странно они выглядят (никогда по степени известности их имен или по размерам их банковских счетов), носит шуршащее при малейшем движении бубу (африканскую тунику), множество украшений, тюрбан и насмехается над культом внешности и показной роскоши: «Когда я слышу, как одна подружка уличает другую в том, что она крашеная блондинка, мне всегда хочется ее спросить: «Скажи, а у твоего мужа яйца настоящие или он носит протезы?»

Напрасно она осыпает проклятьями Монмартр, который себя запятнал, который растоптали тупые и пресыщенные буржуи… «Вот увидишь, они скоро покроют силиконом наши мостовые или сделают Монмартру лифтинг. Черт возьми, разве я не права?» Здесь она у себя дома. Со своей собакой Пилу, прячущейся в складках ее юбок, она может просиживать дни напролет в кафе Deux Moulins или в Lux Bar на улице Лепик, наблюдая за тем, как живет народ. «Я что-то вроде бюро жалоб. Люблю слушать, когда мне рассказывают про жизнь».

Студентка, корпящая над своим ноутбуком, продавец сезонных овощей, зашедший выпить пива, парочка влюбленных, бредущая по улице, – никто не упустит возможности поздороваться с ней, расцеловав ее в обе щеки. В день предпремьерного показа в «Элизе-Биарриц» фильма, который ей посвятила режиссер Регина Абадья, перед нами воскрес Париж времен легендарного «Паласа»: сестры «Вечной терпимости»,[29] эти «монахини XXI века», которые, обрядившись в монашеское одеяние, борются с гомофобией и СПИДом, кутюрье и драг-квин[30] Лоран Мерсье в образе Лолы… В этот вечер бывшая королева ночи, провокационность которой помогла ей избежать пороков, обычно сопровождающих человеческую жизнь вследствие украденного детства, появилась, беззащитная и одинокая, среди своих друзей. Когда у нее спрашивают, кто из парижанок является для нее примером, она называет Луизу Мишель, Колетту Маньи[31] и Коко Шанель. А также «всех женщин, тихих и незаметных, этих борцов за гуманность и человечность, которые сделали для своих улиц гораздо большее, чем мэрии». И она входит в их число.