Замри, умри, воскресни - Мэриан Кайз

Может, еще не получили? В конце концов, это маленький магазинчик местного значения. Так, ясно: придется ехать в центр в большой книжный и продолжить поиски. Не успокоюсь, пока не заполучу книжку Лили.

Следующая попытка — стеллажи по алфавиту. Р — это ближе к концу, у самого пола. Я нагнулась. Господи, вот же она. Вот ее фамилия на корешке. Лили Райт. С какими-то завитушками. Вязь какая-то. И не прочтешь сразу. И название с такими же крючками. «Колдунья Мими». Сердце застучало сильней, а руки так вспотели, что на обложке осталось влажное пятно. Я стала переворачивать страницы, но пальцы не слушались. Я искала место, которое принято называть «Об авторе». Нашла, вот оно.

«Лили Райт живет в Лондоне со своим другом Антоном и маленькой дочкой Эмой».

Господи ты боже мой! Написанное в книге, это звучало еще более убедительно, чем когда-либо. Черным по белому!

И все — издатель, читатели, продавцы книжного, все работники типографии, — все думают, что это правда. Антон — приятель Лили, и у них есть маленькая дочь. Я единственная во всей вселенной продолжала считать Антона по праву принадлежащим мне. Все остальные убеждены, что притязания на него Лили абсолютно обоснованны. Какая несправедливость. Она его украла, а вместо того чтобы счесть ее заурядной воровкой, все дружески похлопывают ее по плечу и поздравляют: «Молодец, какой у тебя славный парень. И сама ты — умница». Никто не скажет о том, что у нее плешь на макушке. Ни намека даже, что ей бы не повредило сделать пересадку волос — я это не со зла говорю, она сама сколько раз жаловалась. Но нет, все видят одно хорошее, все прекрасно и покрыто густой шерстью. На задней обложке была небольшая черно-белая фотография. Я уставилась на нее, горестно поджав губы. Вы только на нее посмотрите: такая нежная, с широко расставленными глазами, волосики светленькие, с завиточками, ну чисто длинноногий ангелочек. А говорят еще, объектив не врет…

У меня мелькнула мысль, что с меня не должны брать деньги за эту книжку. Мало того, что автор похитила у меня любимого мужчину, так еще и написала обо мне книгу. У меня появилось непреодолимое желание крикнуть продавцу: «Знаете, а ведь это все про меня!» — но я удержалась.

Я кое-как расплатилась и вышла из магазина. Остановившись на ветру, принялась листать страницы в поисках своего имени. Сразу найти не удалось, и я продолжала искать, пока до меня не дошло: она же его изменила — вдруг я еще в суд подам? Наверное, я и есть Мими. Только дойдя до седьмой страницы, я вышла из транса и поняла, что могу с таким же успехом сидеть у мамы в тепле и читать эту книгу, а не стоять на улице.

Едва я вернулась, как мама возникла в дверях кухни со словами:

— У него есть любовница.

Пока я отсутствовала, ей удалось наконец дозвониться до отца, и она заново переживала эту новость.

— Ни с кем из моих знакомых такого не было. Что я сделала не так?

Она шагнула вперед и упала мне на грудь. Что-то жесткое уперлось мне в косточку бедра — тарелка от каши, она лежала у нее в кармане халата. Она разрыдалась, как ребенок, в голос, с всхлипыванием, хрипом и икотой; сердце у меня готово было разорваться. Она была в таком жутком состоянии, что я дала ей две таблетки «на крайний случай» и снова уложила в постель. Дождавшись, пока она мирно засопит, я крепко зажала в кулаке рецепт на транквилизаторы, выписанный доктором Бейли, — как улучу момент, сразу же сгоняю в аптеку. — Затем, в порыве гнева, я позвонила отцу. Он удивился моему звонку — ни больше ни меньше.

— Сегодня ты приедешь домой и все объяснишь, — сердито произнесла я.

— Тут нечего объяснять, — попробовал отбиться он. — Колетт говорит…

— К черту Колетт, мне насрать, что она говорит. Ты приедешь сюда и выкажешь должное уважение.

— Что за лексикон, — угрюмо проворчал он. — Ладно уж. Буду около семи.

Я положила трубку. Я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Мой отец завел любовницу. Мой отец ушел от мамы.

Я устроилась на кровати рядом с мамой и начала читать книжку про себя.

В середине дня мама открыла один глаз.

— Что ты читаешь? — пробормотала она сонным голосом.

— Книжку.

— А-а.

4

ТО: Susan…[email protected]

FROM: Gemma [email protected]

SUBJECT: Что это за баба, которая крадет любимого у лучшей подруги, а потом пишет книгу и ни словом об этом не упоминает?

Новый день — новые радости.

Подоспели новые печальные известия. Вышла книжка Лили. Да, той самой Лили, которой впору бы именоваться «все мужики — мои». Нашей Лили Плешинке. Ничего более дурацкого я за последние годы не читала. Это какая-то детская книжонка, только картинок в ней нет и слова чересчур длинные. Она — про ведьму по имени Мими (ты не ослышалась: про ведьму), которая приезжает в деревню, что с одинаковым успехом может находиться где-то в Ирландии, или в Англии, или на Марсе, и начинает влезать во все дела. Налагает заклятие, произносит заклинания типа: «Возьми щепотку сострадания, горсть ума и щедро присыпь любовью». Обхохочешься. И меня в этой книге нет, тебя — тоже, даже Антона нет. Единственный персонаж, которого я вроде признала, — это противная девица с большими серьгами, под которой, мне кажется, выведен Коди.

Всю книжку я одолела за каких-то четыре часа. Но, думаю, поскольку ее купят миллионы людей, она озолотится и прославится. Что за мерзость — наша жизнь.

Едва я дошла до последней страницы, как уже пора было поднимать маму, поскольку должен был прибыть отец. Она отказалась одеваться — она как-то сжилась со своим халатом. А уж отцовскую тарелку для каши она так бережет, словно ждет, что ее заберут судмедэксперты, положат в целлофановый мешок и привесят бирку: «Вещдок №1».

И вот приходит папа, открывает дверь своим ключом, а я-то думала, отец его давно потерял, и начинается самое страшное. Двух дней не прошло, а он уже так изменился. Стал жестче, ясней, не такой размазня, как прежде, а что меня больше всего поразило — он был во всем новом, тут-то я и поняла, насколько дело серьезно. Коричневый замшевый пиджак — господи ты боже мой! Старомодные бакенбарды, все время волосы причесывает, а хуже всего — кроссовки, матерь божья! Ослепительно белые и такие вызывающие, что казалось, будто это не он их носит, а они — его.

— Так что происходит? — спросила я.

Даже не присев, он объявляет, что ему очень жаль, но он любит Колетт, а Колетт любит его.

Это было самое странное, самое ужасное. Что в этой сцене не так? Да абсолютно все, черт побери.

— А как же мы? — спросила я. — Как же мама? — Я думала, что этим я его достану: он всю жизнь был нам очень предан. Но знаешь, что он ответил? Он сказал:

— Мне жаль.

Что, конечно, означало нечто обратное. Ему наплевать, и это меня очень удивило, ведь он всегда был нежным и добрым. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать случившееся. В конце концов, это же мой отец, понимаешь? Потом, с еще большим ужасом, я понимаю, что он, как всякий влюбленный, находится в шорах и ничего не замечает вокруг себя, кроме того, что он счастлив, и не понимает, почему остальные — нет. Вот уж не думала, что такое может случиться с пожилым человеком. Тем более с кем-то из моих собственных родителей.