Жена для престижа - Юлия Смирнова

- Видел бы ты сейчас своё лицо!

- Скажи, Посадас: какой прок заведению кичиться своей толерантностью, если вот так за спиной шушукаются и судачат?

- Да ты не ершись, людей-то тоже пойми, Барбаков. Дело ведь не в ориентации вовсе.

- В чём тогда?

- В том, что семейный человек, врач женатый, в стабильном браке, а лучше и детный - вызывает куда больше доверия и у коллег, и у пациентов, и у, будем прямо говорить, административного руководства, у которых мы запрашиваем финансирование на наши проекты, технологии и аппаратуру. А? То-то! Людей тоже знать надо. В медицинской среде свои тараканы... Как и в любой другой. В бизнесе, я подозреваю, то же самое.Теперь всё у нас бизнес, мой дорогой: и образование, и медицина, и наука - всё бизнес!

Оставшись один, я задумался. На самую неприятную и непривычную тему - потому что все эти годы меня занимали исключительно мысли о работе, а женщины проходили через мою жизнь, не оставляя никакого особенно значимого следа. Если обо мне по институту уже ползают такие слухи - на руку ли они мне? Раз уж даже начальство так грубо намекает - пожалуй, что нет. О-хре-неть. И при этом хвастаются толерантностью направо-налево, гордятся непредвзятостью... А на практике всё, как в Совке.

Может, я мог бы сейчас быть женат. Возможно, что и дети были бы. С Ириной я познакомился, когда учился в ординатуре в США; в отличие от меня, она, дочь влиятельного бизнесмена, - будь он неладен, этот грёбаный бизнес, - жила в родительском особнячке в Беверли Хиллз с малых лет, имела уже паспорт гражданки и училась на четыре курса младше меня. Я провёл у их группы несколько практических занятий, помогая своему научному руководителю в рамках ординаторской практики; тогда мы и начали встречаться. Сейчас, восемнадцать лет спустя, уже и вспоминать неловко все эти трепетные поцелуи, подгибающиеся коленки, дрожащие ручонки, заплетающийся язык, потеющие ладони, вату в голове; прощания у её роскошного особняка, секс в моей общежитской комнатушке - попробовал бы я, простой русский парень, гол, как сокол, заявиться в её охраняемый дом в Беверли Хиллз! Не дом, а прямо-таки дворец. Расположенный неподалёку от мемориального садика с роскошными фонтанами, где живут утки, известные тем, что умеют одновременно, как по команде, нырять вниз головой в воду, дружно поднимая свои наглые утиные попы кверху.

Как мы удирали от её охранника, приставленного к ней богатеньким русским папочкой; как фотографировались тогда ещё на плёнку возле знака "Беверли Хиллз", и как с удовольствием я гулял с ней даже по бутикам Родео-драйв, где она могла позволить себе купить любую шмотку за сумму, которая составляла мою годовую стипендию, - правда, всякий раз при этом она виновато улыбалась, и я совершенно таял от её улыбки. Я скупил бы ей все бутики в Беверли Хиллз, если бы мог.

А потом она всё с той же виноватой улыбочкой, с которой приобретала свои пахнущие небывалой роскошью вещицы, заявила, что папочка, оказывается, уже присмотрел ей женишка... Сына владельца крупной фарм-компании, работать в которой по окончании медицинского факультета УКЛА предполагалось и Ирине. Она нисколько не горевала, даже и не думала расстраиваться; помню это виновато-равнодушное личико и сейчас. Я предложил ей поговорить с её отцом, сказать, что мы любим друг друга... Но всё понял по её лицу. Мне стало ясно: со мной она просто приятно проводила время... Гуляла, догуливала - как и с другими до меня. А сама всегда знала и, что хуже, - никогда не возражала против приготовленного ей будущего, как готово для неё было всё на свете, всё у её ног - только бери! Ей и задумываться не приходилось, всё решалось за неё родителями, а она только привычно брала - и всё. Правильно: кому нужен нищий аспирант, когда вон тебе - сына миллиардера на блюдечке подносят!

И уж папуля постарался, чтобы на главной странице "Лос-Анджелес Таймс" разместили фото счастливых молодожёнов. Вот тут-то и пришлось мне понять, что "как пыльным мешком из-за угла" - это одна из самых удачных метафор в русском языке: именно таким, словно бы стукнутым, или как в воду опущенным (тоже ничего себе метафора) я ходил, наверное, месяца три. А то и больше.

А потом решил, что хватит. Больше я не позволю себя использовать. Выворачивать наизнанку и вытрясать из меня внутренности, как из мешка с мусором, - и брезгливо выбрасывать на помойку.

О моих медицинских исследовательских успехах, об успехах группы, которой я руководил, с тех пор тоже не раз печатали в той же "Лос-Анджелес Таймс". Интересно, видела ли их Ирина... Впрочем, мне уже было не до неё. Как и не до любой другой: работа целиком меня поглотила, и женщин, с которыми спал и даже недолго встречался, пытаясь создать какое-то подобие личной жизни, я даже не замечал. Раз уж так наш мир устроен - что толку роптать; я тоже могу использовать людей, а взамен пускай используют меня - не жалко. Если это для взаимной выгоды или удовольствия.

И всё же слова Посадаса не выходили у меня из головы. Я всегда был амбициозен - не только для того, чтобы доказать Ирине, что я тоже чего-то стою, и тоже теперь могу позволить себе хоть пять таких особняков в Беверли Хиллз, как тот, что был у её папаши; вовсе нет. Я таким родился, был таким всегда, с детского сада. Так что карьера оставалась для меня на первом месте; мне нравилось видеть результаты. Я стал врачом не из каких-то высоких побуждений. Большинство моих однокурсников хотели помогать людям, спасать пациентов, работать на благо; у меня же это были научные амбиции, азарт, исследовательская страсть. Помощь людям – побочный эффект этой деятельности. Никакого отношения моя работа к моей личности не имела; я исследовал и учился лечить из интереса к науке, к организму, а не к человеку.

И ради этой самой карьеры, ради сохранения реноме в соответствующих кругах мне стоило серьёзнее отнестись к словам старика Посадаса и подыскать себе жену. Да такую, чтобы комар носа не подточил. Красивую, восхищающую людей... Желательно - молодую, но уже успешную. Для статуса, для престижа. Оптимально - тоже медика. Ни в коем случае не какую-то глупую куклу. Вот только где взять такую?

В начале финансового года начальник поставил меня в известность не только о том, что уходит, - но и о том, что по