Все языки мира - Збигнев Ментцель

— Сто пятьдесят за метр… — я быстро прикинул в уме. — Итого больше трех с половиной тысяч. Я могу купить метра четыре. На это моих сбережений хватит.

Мать театральным жестом извлекла из кармана передника какой-то предмет.

— У тебя есть еще кое-что, — она положила передо мной черный черепаховый футляр. — Такую вещь можно хорошо продать. Предпочитаю, чтоб ты это сделал сейчас, а не после моей смерти.

Я взял футляр и осторожно открыл. Внутри на атласной подушечке лежали золотые часы с черным рельефом на крышке. Последний раз я видел их в детстве. Мать много лет распродавала семейные реликвии, и я был уверен, что она давным-давно избавилась и от этих часов.

— Подлинный Патек[10]. Червонное золото. Три тысячи долларов за них наверняка можно получить. Честно говоря… — мать положила часы на ладонь и на минуту задумалась, — честно говоря, я их никогда не любила. Твоя прабабушка носила эти часы в знак траура. Оттого они такие грустные.

— Откуда ты знаешь, что их можно продать за три тысячи? — спросил я. — Откуда ты знаешь, что их вообще кто-нибудь купит?

— Я знаю только одно: надо поторопиться, — сказала мать. — Перво-наперво ты должен посмотреть эту квартиру. Позвони. Поезжай. Поговори с человеком.

Я позвонил. Мы договорились встретиться в квартире на Семирадского. Хозяин был моего возраста или чуть постарше. Невысокого роста, коренастый, в очках с толстыми стеклами, он выглядел добродушным и, должно быть, вызывал всеобщее доверие. Меня с первых же минут утомила его разговорчивость. Прежде чем мы перешли к делу (квартира мне очень понравилась), он успел рассказать всю свою жизнь.

Последние четыре года он занимался бизнесом в Нигерии. Миллион долларов якобы уже почти лежал у него в кармане, но компаньон из местных его облапошил, и он не заработал ни цента.

— Трудная страна, — говорил он, а я из вежливости поддакивал: «Очень, очень трудная» — хотя о Нигерии не имел ни малейшего представления и множество вещей узнал только из лекции, которую он не преминул мне прочитать.

Господи, думал я, он уже никогда не закончит! Озеро Чад, муссоны, тропический климат, пора дождей, саванна, засуха, баобаб, красное дерево, шоколадное дерево, двести языков и диалектов, племена ибо, хауса и йоруба, генерал Бабагида, то ли Бабангида…

— Мне просто чертовски не повезло, — говорил он, — вы только подумайте: вернуться из страны, где военные перевороты происходят чуть ли не каждый год, за месяц до введения военного положения. Из огня да в полымя, из огня в полымя…

Когда мне удалось наконец вставить слово и я сказал, что охотно купил бы квартиру, но у меня слишком мало наличности, поэтому при расчете я мог бы предложить памятные часы Патека, только не знаю точно, сколько они стоят, — хозяин не раздумывая, с места в карьер, предложил поехать со мной к лучшему варшавскому специалисту. Зарембский, должно быть, я слышал? Вот-вот. Его оценке безусловно можно доверять.

Мы поехали на следующий же день. Никогда в жизни я не видел на двери частной квартиры столько замков. На медной табличке изысканным шрифтом было выгравировано:

ВАВЖИНЕЦ МАРИЯ АЛЕКСАНДР ЗАРЕМБСКИЙ

Эксперт

Дверь открыл седоватый мужчина в шелковом полосатом шлафроке. Набитая антиквариатом комната, куда он нас ввел, походила на салон «Десы»[11]. Мы сели за овальный стол.

— Чем могу служить? — спросил эксперт, и его взгляд скользнул по черепаховому футляру, который я держал в руке.

— Мы хотели попросить вас оценить часы. — Я положил футляр на стол.

Эксперт вставил в глаз увеличительное стекло, осторожно вынул из футляра часы и, раскрыв двойной корпус, стал молча разглядывать механизм.

— Это семейная реликвия? — спросил он наконец.

— Да, — я кивнул. — Часы принадлежали моей прабабушке.

— Вы хотите их продать? Не жалко? — В голосе эксперта прозвучало осуждение, пожалуй даже оскорбительное.

— Понимаете ли… — начал я.

Он перебил меня на полуслове:

— Прошу прощения за чрезмерное любопытство. Не следовало бы задавать такие вопросы. Это отменная черная бижутерия. Настоящий Чапек. Часы явно сделаны по заказу сразу после Январского восстания.

— Извините, — не удержался я, — если я не ослышался, вы сказали «Чапек». Вероятно, вы имели в виду Патека?

— Нет, нет, — возразил эксперт с подчеркнутой вежливостью человека, нисколько не сомневающегося в своей правоте. — Я сказал «Чапек» и имел в виду Чапека. Патек и Чапек — разные люди. У вас какое образование? — неожиданно спросил он.

— Филологическое, — неуверенно ответил я, хотя это соответствовало действительности. — Я закончил польское отделение филфака Варшавского университета.

— Ну, раз вы филолог… — Эксперт отложил увеличительное стекло и поглядел на меня иронически. — Вам наверняка известно, кто в Швейцарии ссужал Мицкевича деньгами, чтобы тот мог уехать в Париж.

Я понятия не имел.

— Может быть, Чапек? — попытался я угадать. — Или Патек?

— Оба. Они тогда еще были компаньонами. Оба эмигрировали в Женеву после Ноябрьского восстания. И вдвоем основали фирму. Но когда Филипп изобрел новый способ завода часов без помощи ключика, и изобретение произвело в мире фурор…

— Филипп? — машинально повторил я.

— Да. Адриан Филипп. Будущий зять Патека. Теперь понимаете? У Филиппа был патент, а у Патека — дочка. Кажется, очень привлекательная. Зять с тестем основали новую фирму. Которая существует по сей день. «Патек-Филипп». Чапеку повезло меньше. Хотя поначалу, оставшись без компаньона, он тоже преуспевал. Открыл в Женеве один салон, в Варшаве второй. Краковское Пшедместье, четыреста одиннадцать. По-видимому, именно там ваша прабабушка заказала часы.

— Простите… — владелец квартиры на Семирадского уже начал терять терпение, — а какова стоимость этих часов сегодня?

— Какова стоимость этих часов сегодня? — повторил вопрос эксперт. — Это зависит… Смотря кто их захочет приобрести. В государственном ювелирном магазине какой-нибудь кретин сошлется на распоряжение другого кретина и купит у вас часы на вес, как лом. За гроши, разумеется. Как вам известно, в этой стране мы окружены кретинами.

— А сколько заплатил бы частный коллекционер? — спросил я.