Любовь с итальянским акцентом - Лариса Теплякова

— А ты ее побрей! — засмеялась Светка. — Очень экстравагантно. Я по телевизору видела такие авангардные стрижки.

— Ой, девочки, пусть живет. — Наташа изящно махнула рукой. — Юрочка ей потом имидж подправит. Я зла на нее не держу. Я на нем давно поставила жирный крест.

— Но ты же не развелась с ним? — уточнила Ольга.

— Да некогда заняться, а надо бы. Алиментов с него, как с козла молока, конечно, — ответила Наташа.

— А что, козье молоко очень даже полезное, — прыснула Аля.

— Закрываем тему. Снегирев того не стоит, чтоб мы его столько обсуждали. — Наташа шлепнула легонько салфеткой по столу. — У кого-то сегодня день рождения? Или мне показалось?

— Все, девчонки, давайте танцевать! Эй, Егор, музыку пусть сделают громче! Да повеселее! — заказала виновница торжества. Работников ресторана она знала почти всех, потому и не стеснялась.

Алла Пугачева пела про настоящего полковника. Потом Ирина Аллегрова про то, что все бабы стервы. А мужчины тогда кто? Станешь тут стервой.

Наташа танцевала без устали. Годы в танцевальном ансамбле не прошли даром. Она прекрасно владела своим телом. Давно не приходилось ей так веселиться и отплясывать на званых торжествах. Восхищенные взгляды со всех сторон заводили Наталью еще больше. Она ощущала свой успех и наслаждалась этим состоянием. Пусть смотрят! Есть на что поглядеть! Ведь она действительно хороша, и пока чем старше, тем красивее.

Когда наконец подруги вернулись к своему столу, откуда-то послышались энергичные аплодисменты. Опять подлетел Егор. С видом волшебника он поставил бутылку итальянского «Чинзано» и заговорщицки сказал:

— Вам просили передать вон с того столика и узнать, можно ли к вам подойти.

— Это кто такой галантный тут появился? — удивилась Ольга.

— Иностранцы, — полушепотом пояснил довольный официант. — Самые настоящие. Инженеры из Италии. Приехали на наш химкомбинат какую-то линию устанавливать. Едят тут каждый день.

— Проси, — коротко и великодушно позволила Света.

Итальянцев было трое. Егорушкины сведения о них оказались точными, но неполными. Синьоры откровенно признались веселым подругам, что руководство химкомбината плохо позаботилось об организации их свободного времени. Говорили они по-русски вполне сносно, чтоб выразить восхищение местным красавицам и просить их о благосклонности к своим персонам. Взаимный интерес возник сразу. Вечер у подруг и правда получился удивительным, даже необыкновенным.

Домой Наташа вернулась поздно. Мать не спала. Сидела задумчиво в кресле перед неработающим телевизором без привычного вязания в руках.

— Мамочка, почему не спишь? — Наташа чмокнула ее в макушку. — Твоя непутевая дочь уже взрослая. Слушай, ложись, а я завтра тебе все расскажу. Мы с итальянцами познакомились, представляешь? Ой, я громко говорю! Папа спит? А я-то как устала! Танцевали!

— Папы нет дома, — глухо отозвалась Анна Андреевна.

— Но он звонил, по крайней мере? — Наташа потягивалась, раздевалась. Отец изредка ночевал у заказчиков, если было много работы и ехать до дому далеко. Наташу это не удивляло.

— Даже заходил… — проговорила с трудом Анна Андреевна и вдруг беззвучно заплакала.

— Что случилось?! — вскрикнула Наташа.

— Он ушел от нас, дочь, — едва вымолвила Анна Андреевна.

— Куда?! Да объясни толком, мама!

— Он ушел от нас, — повторила Анна Андреевна чуть громче и увереннее, вытирая свои заплаканные глаза. — Сказал, что полюбил другую женщину и не хочет этого скрывать. Проговорили мы с ним долго. Он все решил. Что-то бегут от нас мужики, доченька. Что стар, что млад.

Где-то глубоко в душе Наташи еще заживала ранка, нанесенная мужем Юрочкой. Но поступок отца показался ей и вовсе чудовищным. Случись землетрясение, Наташа удивилась бы меньше! Как карточный домик рушился привычный с детства миропорядок. Отец, который любил и баловал ее с малых лет, был надежной опорой всегда, ушел к другой женщине. Мама в одночасье из радушной, счастливой хозяйки дома превратилась в старенькую, нездоровую, жалкую женщину. Непостижимо. Бред. Нелепость.

Помолчали. Всплакнули уже обе. Но долгие слезы не в Наташиных привычках. В ее голове одна за другой возникали мысли, жаля изнутри.

— Мама, а как же я, Антоша? — спросила она. — Мы ему тоже не нужны?

Мать пожала плечами.

— Мама, он вернется. Седина в бороду — бес в ребро. Ты же знаешь эту поговорку. День, другой — и все. — Наташа убежденно тараторила, обнимала мать, стоя на коленях у старенького кресла. А мы его немного пожурим да и простим. Заживем, как жили.

— Вернется обязательно, — подтвердила Анна Андреевна. — Вещи свои забрать. Кое-что увез уже сегодня. Остальное, сказал, позже заберет.

Слова давались Анне Андреевне с трудом. «Боже мой, лишь бы сердце выдержало у мамы, — как в лихорадке думала Наташа. — Лишь бы не случилось с ней чего. Ну я ему покажу новую любовь!»

— Да куда он ушел-то, мама? К кому? — в отчаянии выкрикнула дочь, не веря, что есть в их городе такая смелая женщина, которая приняла ее отца в свой дом. Ведь их семью все знали!

— К Фариде. Он ей квартиру ремонтировал в последние месяцы.

— К какой такой еще Фариде? Я завтра же разнесу эту Фариду в клочья и приведу отца домой. Любовник чертов! Бельмондо с Урала! — кипятилась дочь.

— Ты успокойся, доченька. Видно, судьба у нас такая. Это Бог меня наказал.

— Тебя?! За что?! — изумилась Наташа.

Несмотря на свалившуюся беду, лицо Анны Андреевны выражало житейскую умудренность и всеведение. Наташа осеклась, замолчала, догадываясь, что сейчас узнает от матери нечто такое, о чем даже взрослым детям родители обычно не говорят.

— Ты послушай, не перебивай. — Мать прокашлялась и осипшим, но уже ровным голосом продолжила: — Ты не знаешь многого, не говорила я тебе. В молодости, до меня, невеста у него, у Ильи, была. Они уже и к свадьбе готовились понемногу. А я приехала после техникума сюда на завод по распределению. Влюбилась в Илюшу, но виду не подавала. Гляжу, а он сам ходит за мной, как на веревочке. — Лицо Анны Андреевны осветилось грустной улыбкой. — Перешла я дорогу хорошей девушке. Тогда не задумывалась, не горевала. А сейчас думаю: прокляла меня, наверное, Тонечка, невеста его. Она тогда вскоре уехала после нашей свадьбы. В области через год-два сама замуж вышла. По любви ли, не знаю. Но в любом случае такая обида не забывается никогда. Осуждали нас многие. А у нас одно оправдание было — любовь. Мать его, бабка твоя покойная, сказала, мол, хорошо, что до свадьбы все открылось, а то гулял бы от Тонечки, не было бы у них семьи нормальной. Приняла меня в свою семью, но всегда сурова была, строга, свекровушка моя покойная. Держала меня на расстоянии. А Тонечкина мать даже приходила ко мне в общежитие, просила одуматься. А я ей — как, мол, без любви! Молодая я была, бойкая. Отлились мне теперь Тонечкины слезы и позор ее. Город-то маленький, все на виду. Вот так, доченька. Больно мне сейчас, но верно говорят, что за все взыщется полной мерой. Будем с тобой дальше жить. Еще раз заново начнем. Только ты на меня не смотри, особенно-то не жалей, устраивай свою личную жизнь. А я всегда рядом буду.