Киоко - Рю Мураками

— Я уже года два или три не видел Хосе, а может, и все четыре. Мы больше не контачим, но лет семь — восемь назад мы вместе ходили на пробы почти каждый день.

Я не сказал этой азиатской девушке о том, что мы с ним ни разу не прошли ни одну из этих проб. В то время я считал нашу жизнь ужасной, мы ссорились с Хосе по десять раз на дню, у меня были другие дружки, но он был выходец с Кубы, а я — из Доминиканской республики, и ругались мы с ним на испанском. Мы с Хосе оба были геи, но никогда не вступали в любовные отношения. Однажды он заметил, что я принимаю кокаин перед пробой, и дал мне разгон. Ничего нет хуже кокаина для танцора, он разрушает сердце и поражает мышечные клетки. Хосе меня сильно отругал тогда, даже ударил. В этом городе, должно быть, десятки тысяч таких, как мы с Хосе, танцоров: бесталанных, неспособных пробиться к славе. Я знал, что становлюсь сентиментальным, но, в конце концов, почему бы и нет? Эта азиатка, возникшая неизвестно откуда, напомнила мне про старинного друга, и, если я от этого расчувствовался, это же не привело к катастрофе или новой мировой войне, верно ведь? Есть вещи, которые может понять только тот, кто в свое время отказался от страстно любимого дела.

Правда, эти люди не имеют права говорить о своей боли. У девушки, что стояла передо мной, была аура, о которой она даже не подозревала, а вот у меня ее не было. У Хорхе Диаса имелось лишь три ряда плечиков для одежды. Девушка пристально на меня смотрела. Я сказал ей, что давно не виделся с Хосе, но не похоже было, что она собирается уходить.

— Интересно бы узнать, где теперь Хосе Фернандо, — пробормотал я, стараясь не смотреть ей в глаза. Я отказался от профессии танцора, ну и что? Мне все равно, зато теперь я могу есть столько donuts,[10]сколько захочу, и у меня не ломит тело по утрам, какое счастье! Однако вряд ли девушке это было интересно.

— Ты обращалась в Cuban Society?[11]

Когда я произнес это, она слегка вопросительно наклонила ко мне голову: что?

— Ну да, Хосе — американец кубинского происхождения, ты разве не знала? Если ты обратишься в Cuban Society, я думаю, они сумеют тебе дать его координаты. Попробуй позвонить им. Она сказала thank you, повернулась и ушла. Я услышал, как незнакомка пробормотала: «Американец кубинского происхождения». Наблюдая, как она направляется к телефонной кабинке, я задумался на минутку: кто она такая, эта девушка? Но лишь на минутку.

А затем повесил на плечики шубу из дешевого меха, оставленную старухой. Все свободные плечики при этом задрожали, не издавая ни звука. А я вынул свой альбом и стал раскрашивать автопортрет.

— Хосе умер! Вы не слышите? УМЕР! А вы из полиции?

Девушка зашла в наш бар в самом начале двенадцатого. Ее сопровождал странного вида негр. Когда я говорю «странного вида», то просто имею в виду, что он не наш. Мое заведение называется «На Карибах», это значит, на юге Карибского моря; оно находится на западе Бауэри, и мои клиенты — испано-говорящие рабочие с Кубы, из Доминиканской республики, Пуэрто-Рико, Венесуэлы, Колумбии, Панамы, street kids[12]и проститутки, которые приходят сюда выпить гаванский дайкири. Мексиканцы почти не заходят. Основная причина этого — я их не очень жалую. Они неискренние, эти мексиканцы. К счастью, в Нью-Йорке их не так много.

Наш бар оживает к глубокой ночи. Это латиноамериканская традиция, но это также связано с расписанием автобусов. Бар работает с семи вечера до трех ночи, однако клиенты никогда не приходят к семи, за исключением праздничных дней или какого-то особого события. «На Карибах» — место, где встречаются сыны Центральной Америки и стран Карибского бассейна. Место, куда рабочие с муниципальных строек, закончившие вечернюю смену, официанты, кухонные работники, проститутки приходят провести время в ожидании первого автобуса. Они пьют пиво за доллар пятьдесят или дайкири за два доллара и слушают латиноамериканскую музыку.

Я уже знал, что эта девушка придет в бар. Мигелито из Кубинского землячества позвонил мне. чтобы предупредить. Мигелито сказал:

— Послушай, я думаю, к тебе придет девушка, явно не американка. Она приходила к нам справиться о Хосе Фернандо, она не говорит по-испански, и по-английски тоже не ахти. Я ей ничего не сказал о Хосе и отослал к тебе. Это тебя не побеспокоит?

— Конечно, побеспокоит, — ответил я и положил трубку.

Я почувствовал, как мною овладевает меланхолия. Так бывает всегда, когда я думаю о Хосе. Для меня Хосе и есть сама меланхолия. Девушка оказалась азиаткой. Негр, сопровождавший ее, был в дешевой куртке и на первый взгляд производил плохое впечатление.

Полицейские в штатском часто носят дешевые куртки. Я полицию не жалую. Мои клиенты тоже посмотрели на них подозрительно, как на чужаков.

Негр представился, хотя никто его не просил, сказал, что его зовут Ральф. Официантка Фатима спросила у них сухим тоном, чего они пожелают.

Я предупредил Фатиму, как только увидел их у входа, еще до того, как они дошли до стойки, чтобы она встретила их как можно прохладнее. К сожалению, в этот час завсегдатаев здесь еще совсем мало. У входа сидел молодой доминиканский гангстер Аль Лопес со своей girlfriend, за центральным столиком — трое пуэрториканских рабочих из фирмы «Мосты и дороги», за столиком в глубине зала расположился старый алкоголик, а за стойкой бара — колумбийская проститутка с клиентом, и это все. Через часок число клиентов удвоилось бы, и звуки сальсы стали бы громче: подходящая обстановка, чтобы отбить желание рискнуть зайти сюда у тех, кто не говорит по-испански.

Но даже та атмосфера, что в этот ранний час царила в баре, заставляла нервничать негра, назвавшегося Ральфом. Он заказал «Сэвен ап», и, когда Фатима сказала ему, что есть только имбирный эль, он ответил с любезной улыбкой на дрожащих губах, что это его любимый напиток. Девушка была намного спокойнее. Она выглядела совсем невинно, но меня смутила ее невозмутимость. Именно ее спокойствие вызвало мои подозрения. Я подумал: а не работает ли она в какой-нибудь общественной организации, иммиграционном бюро, на таможне, в полиции или в Министерстве здравоохранения? Сейчас-то я понимаю, что мысль была идиотской. Девушка была слишком молода, одета примерно так же, как и все мы, но я не понимал, зачем она задавала все эти вопросы о Хосе в Кубинском землячестве и пришла теперь ко мне. Мой бар не развлекательное заведение в стиле «тропикано», с соусом сальса в американском исполнении, предназначенное для воскресных вылазок туристов или яппи. Я прошу клиентов воздержаться от купли-продажи наркотиков и поножовщины, но, за исключением этого, здесь случается многое: члены картеля проводят свои встречи, нелегальные иммигранты назначают свидания с родственниками, порой можно увидеть группы оппозиции из Доминиканской республики, главарей никарагуанской «Контры» или проституток без виз, которые до середины ночи рассказывают друг другу о своих злоключениях. Мое заведение бесценно для всех этих людей, и существует одно негласное правило, которое предписывает: не создавать мне неприятностей. Если бы у меня отняли лицензию и бар закрылся, больше всего пострадали бы они сами. Во всем испанском Гарлеме только здесь они могут обсудить свои дела, не заботясь о посторонних взглядах. Понятно, что мне тоже не очень хотелось, чтобы полицейские совали сюда свой нос. До сих пор ни один чиновник не набрался еще храбрости прийти сюда. Девушка, хотя я смотрел на нее очень пристально, даже не пыталась отвести взгляда, она все улыбалась мне, похоже, она была очень вежливой. Без сомнения, вероятность того, что она и сопровождающий ее черный простофиля были офицерами полиции, практически равнялась нулю. Но я человек осторожный. Чтобы выжить в этом городе, латиноамериканцы должны быть прежде всего осторожными.