Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия - Максим Кантор

Мы сегодня боимся слова «фашизм»; нам кажется, что это сугубо историческое явление 30-х годов прошлого века; понятнее туманный термин «тоталитаризм», который, думаю, и внедрен столь широко ради туманных политических спекуляций.

Но к дефинициям «фашизм» и «тоталитаризм» я обращусь в следующем письме. Сегодняшнее письмо посвящено трансформации западного либерализма в России — я настаиваю на том, что русский идеологический проект был не либерализмом, и даже не вполне западным. Если бы не моя неприязнь к конспирологическим словечкам, я бы сказал, что псевдолиберализм «перестройки» — это проект гб: О, как усердно насаждали бывшие комсомольцы и партийцы эту гламурную моду!

Как резво бежали секретари райкомов покупать яхты и произведения авангарда! Именно этот воровской либерализм и подготовил сегодняшний имперский фашизм.

Нет, нет, не спешите обвинять Европу — мы не копировали ваш подлинный либерализм. Мы не открывали книг Монтескье! Заимствовали не Ренессанс и не гуманизм, не Просвещение и не антиколониализм — и даже не подлинную демократию, ее мы тоже боялись!

Принцип Демократии построен на ограничениях — всякий контракт (общественный договор) основан на взаимной ответственности и границах обязанностей. Но идея глобального рынка не знает ограничений и границ. Когда две доктрины пришли во взаимодействие — их противоречие оказалось неразрешимым: в результате Рынок победил, и Демократия — пала.

Вот вам простой пример: русские люди голосуют сегодня за сильного царя — с упоением произносят слово «царь» и отождествляют свою жизнь с волей государства, однако никто не отрицает выгод рынка. Более того, российская экономика существует лишь благодаря спекуляциям, а отнюдь не благодаря труду — Россия живет продажей ресурсов, живет спекуляциями; речи нет о том, чтобы перейти на самообеспечение ремесленным трудом — нет, только финансовый рынок. А вот демократия не прижилась.

Мы помним, что авторитарные режимы прошлого века приходили именно на плечах либеральной доктрины. Прямота диктаторов выгодно отличалась от цинизма либеральных болтунов. Шовинизм — естественный ответ на нищету народа: диктатор зовет нацию проснуться, но приобретения либерального рынка не отвергаются, нет! Рыночные приобретения богачи не возвратят народу, но богачи как бы едины с народом в ином — едины в национальном порыве.

Россия мстит Западу за двадцать пять лет иллюзий; так второгодник мстит учителю за то, что не понял учебник.

Поворот от вороватой демократии к единой симфонии труда, объединяющей угнетенных и угнетателей, напомнил мне мысль Хайдеггера; говоря с рабочими завода Круппа, он внушал работягам — что их труд и труд Геринга (управлявшего конгломератом заводов) — суть составляющие единой мистерии. Все представители народа, говорил философ — национал-социалист, есть соучастники великой мистерии труда; просто одни люди завинчивают гайки, а другие руководят; но вместе все — великий народ.

Таким только образом мы и должны трактовать современный российский патриотический поворот — рыночные спекуляции никто не отверг, но добились того, что нация сплотилась вокруг лидера.

Русские некоторое время учились у Запада — теперь ненавидим наших учителей, но чему же мы учились? Волны преклонения и ненависти к западным учителям заполняют русскую историю — сегодня важно произнести: Россия никогда не была способна разглядеть реальный Запад, всегда училась только дряни. Россия, как всякий второгодник, всегда учила лишь тот урок, который давался ей легко. Россия заимствовала постоянно — но всегда заимствовала не гуманистические постулаты, но манипулятивные конструкции.

Сегодняшняя атака России (в рекламе событий говорится так: «Россия встала с колен») — имеет целью не Украину; Россия мстит Западу за двадцать пять лет иллюзий; так второгодник мстит учителю за то, что не понял учебник. Здесь критично важен вот какой момент, и прошу вас обратить внимание на следующую фразу: учитель отнюдь не всегда получает от ученика то, чему он ученика научил. Россия училась разумному абсолютизму у Гегеля, но российское крепостное право не схоже с гегелевским историческим детерминизмом.

Россия училась республиканскому и социалистическому духу у Маркса, однако российское издание коммунизма перечеркнуло все гуманистические основания «Капитала». Противоречия русского социализма — они не имеют ничего общего с марксовыми противоречиями.

Так случилось и сегодня: Россия брала уроки демократии — у философии постмодернизма, у релятивисткой философии. Учителя были не лучшего качества, и сегодняшнее восстание России против демократических иллюзий — проходит в полном соответствии с заветами релятивизма: нет ничего окончательного. Однако Россия добавила в релятивизм современного западного дискурса столько собственного произвола, что Европа ахнула. Релятивизм — это же не произвол! Релятивизмом Европа вооружилась, чтобы уберечься от тираний!

Однако на почве России из релятивизма родился именно тиранический произвол. Отдали Крым — забрали Крым, отпустили республику прочь от метрополии — потом взяли республику обратно. Сначала отказались от идеи Lebensraum(жизненного пространства), земли раздали былым колониям (союзным республикам); верили в демократию, верили в то, что все равны. Но оказалось, что равенства нет, рынок уничтожил равенство и братство; ну так что же? Философия релятивизма подготовила нас к тому, что нет окончательных императивов: да, вчера хотели демократии, а сегодня опять хотим быть империей.

Знаете ли вы, месье, кто резвее прочих поддерживает оккупацию Украины? Российские нувориши, гламурные журналы, ворюги, бежавшие в Лондон. Именно они громче российского правительства кричат о том, что Украина стала предателем «русского мира». И народ, ограбленный этими вот ворюгами народ, мстит вовсе не отечественному ворью и гебью — но мстит соседней стране, мстит Западу. И в этом вовсе нет противоречия.

Жизнь населения не стала лучше оттого, что от несостоявшейся республики Россия повернулась к империи, но старый добрый рецепт «пушки вместо масла» верен и поныне — люди почувствовали, что их освободили от необходимости притворяться. Мы хотим того же, чего и прежде — свободы, просто сегодня мы понимаем свободу иначе; хотим твердой руки и больших территорий. Желаем свободы и насилия одновременно. Желаем произвола как высшей стадии освобождения. И это сочетается совершенно естественно.

Максим, разрешите мне в свою очередь показать, как и что происходит в Европе сегодня. Великий гигантский рынок — великий и в то же время ужасный, основанный на соглашениях Америки и Европы, рынок, в котором культура, идеи, писатели, люди, свобода значат гораздо меньше, нежели свободное движение товаров, перемещение денег или рабочей силы.

Рынок? Нет — это, скорее, место, проклятое Богом, обреченное на смерть. Это место, обреченное на гражданскую войну, и особенно в центральных странах, таких как Франция и Великобритания. Война идет между европейцами и мусульманами, между иммигрантами и коренными христианами, причем сторонами манипулирует глобальный капитализм, который более не нуждается в нациях и культурах вовсе, — я имею в виду, не нуждается в той культуре, которую мы называем христианской.