Ответы - Роман Воронов

– Душа может соединить эти куски в дополнительное воплощение, по желанию своему, и Я, Хунаб Ку, Отец богов, сделаю новый вдох.

Мне и впрямь становится легче – убиенные, пораженные болезнью, поглощенные джунглями, пропавшие в когтях зверя, все они смогут пройти те дороги, которым были предначертаны. О, мудрый и любящий Хунаб Ку, преклоняюсь пред Тобой.

– Скажи, Величайший, а что будет, когда дыхание твое Малое для всех закончится?

– Тогда Я делаю Большой Выдох, за которым последует новый Большой Вдох.

– Это конец Всему, обрушение Мира? – мне кажется, что Храм Солнца уплывает из-под ног.

– Это не Конец Света, это Великая Смена, души, прошедшие прежний круг, перейдут на новый.

– Поднимутся на другую ступень?

– Или спустятся, – Хунаб Ку делает паузу, – зависит от вас.

Глядя на каменные ступени Храма, я размышляю об услышанном.

– Где мы сейчас, Величайший?

– Вы на сорок третьей ступени, но окажетесь вверху или внизу, станет ясно только и исключительно в момент Великой Смены.

– Известен ли этот момент?

– Время определено.

Перед глазами появилось число, это была бесконечно далекая дата, непостижимая ни глазам, ни уму.

– Она точна?

– Она точна, но подвижна, – загадочно ответил Отец богов.

– Не понимаю, Величайший.

– Если на этот момент в Хранилище Времени останутся неиспользованные воплощения, не пройденные пути, сроки Великой Смены передвинутся, до полного исчерпания.

– Совокупные остатки зерна пригодятся пережить засуху, – догадался я.

– Ты почти прав, – отозвался во мне голос Величайшего.

– Я хочу видеть это, Отец богов, возможно ли родиться в Великую Смену? Обличье и сословие не важно.

– Возможно, но сначала заручись Словом Юм Кимила, примет ли он тело твое в неурочный час, лодки его, что скользят по темным водам, могут быть заполнены и места не будет, слишком много войн и злобы в мире человеков.

– Для чего, Величайший, нужно его согласие?

От одной только мысли о необходимости общения с Юм Кимилом меня передернуло. Даже «выставив» вперед в качестве щита Ицамна приближаться к Повелителю мертвых казалось опасным.

– Колесо Времени мы крутим вместе, Я – сверху, Он – снизу. Так регулируется продолжительность воплощения, без даты смерти не будет даты рождения.

– Хорошо, – сказал я. – Юм Кимил, ты здесь?

Порыв ледяного ветра посреди тропической ночи подтвердил его присутствие.

– Ицамна, Великий, прошу тебя – переводи, – я передернул плечами от окутавшего меня холода.

– В каком земном возрасте ты хочешь выйти на Великую Смену? – прозвучал низкий голос внутри моей головы.

– Умудренный старец будет нагружать Истину одеждами приобретенного опыта, а безусый юнец не опустошит ее чашу до дна от нетерпения, отхлебнув толику. Пусть возрасты тела и разума пребудут в равновесии.

– На земном плане тебя ждут еще три воплощения, последнее закончится до Великой Смены. Я могу сокращать каждое на двенадцать земных лет и скопить тебе на жизнь в времена Смены.

– Я согласен, – заторопился я.

– Даже не спрашивая о полных сроках своих приходов? – усмехнулся занявший всю мою голову Юм Кимил. – Что ж, лодки будут ждать тебя, но есть еще нюанс.

– Говори, – пролепетал я, почувствовав надвигающуюся угрозу.

– Платой за услугу должен стать твой выход сейчас.

Кто бы сомневался, подумалось мне, договориться с Повелителем мертвых на равных условиях, что ждать на кукурузном стебле двух початков.

– Прямо сейчас?

– Немедленно, – Юм Кимил загудел тропическим ливнем, – иначе не сойдутся сроки.

– Согласен, – выдохнул я, совершено не соображая, что делаю.

– Подписывай Контракт, – голос Хозяина подземной пирамиды стал елейным.

– Но где он? – удивился я, не понимая, что и чем подписывать.

– Он произнесен, значит, рожден, ставь подпись души Словом и дело сделано.

При общении с богами трудно находить логические аргументы, пребывая в состоянии подчиненности и собственного умаления. Я сказал: – Ставлю подпись своей души, – и, оступившись на краю жертвенной площадки Храма (не забывайте, я пребывал в нирване), я скатился по каменным ступеням, ломая кости, выворачивая суставы, сотрясая внутренности и разрывая ткани, осуществив таким образом передачу своего бедного тела в руки Юм Кимила, освободившего мне место в лодке, скользящей по темным водам его царства.

Озерная рябь, дом на окраине притихшего пейзажа, помост, втиснутый в багет из северных гор с неестественно белыми шапками, и человек, не отрывающий взгляда от бесконечной рефлексии серо-зеленой воды. Что там, незнакомец, в глубинах временных наслоений и взвеси случившегося, речной рачок приветственно поднял бронзовую клешню, вильнула быстрым хвостом уклейка, или отразились от глаз твоих каменные ступени Храма Солнца, сбегающие то вниз, то вверх, всегда по-разному, в зависимости от положения взирающего.

Фотограф и Часовщик

Лица, лица, лица. Бесконечные гримасы, ухмылки, замороженные улыбки, остекленевшие глаза, сведенные скулы, безжизненные, в жалких попытках представить себя лучше и от того нелепые, будто глиняные слепки, пугающие видом посмертных масок с подвижными глазами и, пусть и прерванным, но дыханием.

Господи, какими же прекрасными они становились, когда он, их неожиданный повелитель, произносил – снято. Расслабленные лицевые мышцы возвращали истинное выражение глазам и губам, а выдох преднамеренно задержанного внутри легких облака обмана, сменялся счастливым вдохом новой порции жизни.

Лица, лица, лица. Какой пыткой оказалось его ремесло, каким душевным напряжением наполнила работа бытие мастера, какой халтурой обернулось искусство пойманного в сети объектива момента. Фотограф страдал вместе с клиентом, ерзающим на стуле перед ним, дрожащие руки прихорашивающейся перед зеркалом модницы заставляли трястись его колени, ладони покрывались той же испариной, что высыпала на шее смущенного франта, а глаз начинал дергаться заодно с непоседой малышом, активно стремящимся вывалиться из материнских объятий на каменный пол салона.

Сегодня посетителей не было, Бог миловал. Такие дни случались нечасто, жгучее желание оставить на бумаге собственную физиономию, как правило, отбивала хорошая (или отвратительная) погода, дни выдачи жалованья (в этих случаях физиономии оставляли на столах питейных заведений) и, не приведи Господи, вторжение вражеских орд. Из перечисленного выше списка к нынешнему «пустому» дню подходило прекрасное, солнечное безветрие начала весны. Неторопливые шаги прохожих, детские восторженные голоса и запахи набухающих каштановых почек, едва задев уши и ноздри Фотографа, проплывали мимо студии, и колокольчик на входной двери хранил молчание до наступления сумерек.

Прелестный день, сказал сам себе мастер художественного снимка и, прихватив заношенный плащ, достал из нагрудного кармана сюртука хронометр на серебряной цепочке, доставшийся по наследству от отца. Мелодично щелкнула пружинка, крышка с гравировкой «остановись, мгновение» обнажила циферблат – все три стрелки, и часовая, и минутная, и секундная застыли на цифре двенадцать.

– Тьфу, – чертыхнулся Фотограф и захлопнул хронометр, – не работает, ну и мне пора.

Через два квартала, на углу, по пути домой ему каждый раз попадалась