Принцип кентавра - Ирина Владимировна Соляная

поднял обе руки вверх, показывая, что сдаётся на милость победителя, — ты совсем не поняла меня. Мне нужно поговорить с Зельден как со свидетелем по делу. И именно учитывая её порядочность и честность, я надеюсь, что она может сообщить без ужимок и вранья важные для меня сведения. Это не касается никаких убийств и ограблений, — тут Хью ради дела покривил душой, — это касается её давних школьных знакомых.

— Ну, ладно, — мать взяла вязание и была удовлетворена ответом. Хью передохнул и сказал: — Так в какой квартире она живёт? Мне адрес сообщили, но номер квартиры не указан.

— В триста шестнадцатой, — пробурчала мать, считая пальцем петли на длинной спице, — она сейчас должна быть дома. После обеда она уходит в приют, где подрабатывает сиделкой, — с нажимом сказала мать, демонстрируя, что есть люди, которые заняты делом, не то, что некоторые.

Хью провёл расчёской по волосам, покрутился у зеркала и, натянув суровую гримасу, двинулся к лифту.

Дверь триста шестнадцатой квартиры Зельден открыла сразу. Это была высокая тощая блондинка с белыми бровями и ресницами. Воланы на юбке— миди тщательно разглажены, светлая отутюженная блузка на плоской груди натянута плотно. Волосы собраны в тощий крысиный хвостик, а губы вытянуты в ниточку.

— Добрый день, Зельден, — изобразил дружелюбие Хью Барбер, — мне нужно поговорить с тобой о давней твоей знакомой — Юю Майер.

Невыразительное лицо соседки вспыхнуло, она кивнула Хью и пригласила войти.

Дететкив прошёл в комнату за девушкой. Оклеенная обоями в мелких блёклых розочках комната была такая же невыразительная, как и сама её хозяйка. На сером диване в углу под клетчатым пледом, несмотря на духоту в комнате, лежала старуха. «Видимо, та самая парализованная бабка Зельден», — подумал Хью и приветственно кивнул ей, даже слегка поклонившись.

— Мы можем поговорить здесь, — Зельден жестом указала Хью на жёсткий стул у круглого стола, — бабушка плохо слышит, она нам не помешает.

Хью отметил, что голос у Зельден приятный, видимо, она и вправду славно поёт. Не может же девушка быть абсолютно непривлекательной?

— Зельден, я узнал, что в детстве ты дружила с Юджиной Майер, что ты можешь рассказать об этой девочке?

— Хью, я знаю, что ты работаешь в детективном агентстве, но поверь, я никакого отношения не имею ни к богачам, ни к преступному миру, ни к психопатам, — усмехнулась Зельден.

— Конечно-конечно, — Хью чувствовал, что разговор у них не склеится, и попытался на ходу исправить положение, — я решил написать книгу о детской и подростковой преступности. И неплохим объектом для исследования в моём случае является Юджина Майер. Помимо всего, я бы хотел осветить такой аспект…

Хью покашлял под буравящим взором Зельден. Она внимательно следила за его мимикой.

— Меня интересует, как ребёнок может стать на кривую тропу преступления, если его окружает любящие родственники и друзья из порядочных семей. Ведь в человеке имеются и социальное начало, и звериное. Анализируя поступки преступника, мне хочется должны понять, почему животное берёт верх.

Зельден удовлетворённо кивнула, видимо, Хью нащупал нужное направление беседы.

— Скажу тебе сразу, Хью Барбер, что мы никогда не были подругами. Просто учились в одном классе. У Юджины Майер было много одноклассников, кстати сказать. Но она ни с кем не дружила, находилась ото всех как бы в отдалении. Потом её бабка стала навязываться моей матери, чтобы я подружилась с Юю. Трудно поверить, но она приходила к нам домой несколько раз. Мы жили тогда в пригороде — в Хобокене, недалеко от виллы «Синий вереск». Приходила и давала моей матери деньги за то, чтобы я по выходным бывала на этой вилле и играла с Юю.

— М-да, — протянул Хью Барбер, — это очень странно.

— Не знаю, кем себя мнила госпожа Майер, — презрительно процедила Зельден, — но она и впрямь считала, что всё можно купить за деньги. Мать или бабушка, — Зельден кивнула в сторону лежавшей на диване старухи, — брали эти деньги, и каждую субботу и воскресенье отправляли меня в «Синий вереск».

— А как к тебе относилась Юю Майер? — спросил Хью.

— Ей были безразличны мои визиты. Она играла только с мальчиками. — спокойно сказала Зельден.

— Вт как? — спросил Хью.

— Помимо меня там бывала Трулте Яхимсон. А также иногда с нами играли дети слуг Майеров. Констант и Федерик, кажется. Те были постарше, и Юю с ними обращалась лучше.

— С тобой она плохо обращалась? — спросил осторожно Барбер.

— Да уж, — хмыкнула Зельден, — она даже выгоняла меня. Я, бывало, уйду да и сижу на берегу речки, чтобы домой не возвращаться, иначе мать прознает да и побьёт меня.

— А ты замечала у Юю признаки душевной болезни?

Девушка засмеялась бряцающим неприятным смехом. Барбер отметил, что когда Зельден просто беседовала, то её голос был не лишён обаяния. Но когда она смеялась, создавалось неприятное ощущение, словно она никогда раньше этого не делала, оттого имитирует похожий на смех звук.

— Нет, на мой вкус Юю была избалованная дрянь. Она манипулировала бабкой, своим отцом, всеми слугами. Вела себя дома как маленькая королева. Констант и Федерик ей во всём подчинялись, поддерживали все её нелепые затеи. А мы с Трулте чувствовали себя глупо и неуютно среди роскоши и помпезности поместья. Юю смеялась над нами, щипала нас за руки, дразнила за ситцевые платья. Если и была какая-то агрессия, то это была агрессия непослушного ребёнка, которому бы не помещала хорошая порка, — эти последние слова девица Линденбрант произнесла с особым удовольствием и даже улыбнулась.

— Зачем же её лечили психиатры? — наивно спросил Хью.

— У богатых свои причуды. Если у меня болит зуб, то мать выдирает его рыбацкой леской, а если зуб болит у Юю Майер, её ведут к лучшему дантисту. Вот и к психиатру её потащили, так как это модно — иметь странные болезни.

— Ты думаешь, что она не могла убить своего отца? — спросил Хью.

— Нет, конечно, — с уверенностью сказала Зельден. — поджечь дом — вполне. С неё станется. Думаю, что Якоб Майер, упокой, Господи, его душу, — Зельден мелко перекрестилась, — стал случайной жертвой. Вот отца Юю действительно любила, насколько она вообще была способна любить и заботиться при своем гипер-эгоизме.

— Тебе