На родной земле - Валерий Пылаев

— Верно! — тут же подхватил кто-то из купцов. — Правду Лют Вышатич говорит! Отвечай, конунг — на что твои свеи Вышеграду сгодятся? Почто всю зиму у князя столоваться будете?

Рагнар сдвинул брови, но промолчал. Только повернулся в мою сторону и коротко кивнул. Обращаться к Мстиславу он должен был сам, лично — а вот «окучивать» бояр и купцов предстояло уже ярлу из местных — то есть, мне. Что ж, мой выход.

— Дозволь слово молвить, княже. — Я чуть отодвинул лавку и поднялся на ноги. — Ведомо мне, чего боярин знать желает.

— Говори, ярл, — кивнул Мстислав. — Ты над людьми конунговыми старший, да и речь нашу разумеешь. Отвечай, чего Лют спрашивал.

— Велика дружина княжья, — заговорил я, — против конунгова хирда впятеро больше. А где пятеро прокормятся, там и еще одному завсегда хлеб найдется. Но не про то я слово молвлю.

Я сделал небольшую паузу, позволяя Люту задать закономерный вопрос — но тот промолчал, и вместе с ним промолчали и остальные. Похоже, среди знати и купцов авторитет боярина немногим уступал княжескому. Что ж отлично: уболтаю его — уболтаю и остальных.

— Власть княжья не златом держится, — продолжил я, — а людьми ратными. За то и привечает князь гридей своих, бояр да сыновей боярских, да потчует их что в лихое время, что в доброе… Так и мы к вам не побираться пришли! — Я возвысил голос. — Случись беда — встанем рядом под знамена княжьи, и будем стоять за землю Вышеградскую, как за родную, а уж в ратном деле свей скловена не хуже… Но и не про то я слово молвлю!

На этот раз Лют явно собирался что-то возразить — но не успел.

— Невелико богатство конунгово, не многое мы смогли забрать с островов. Но сыщется у нас злато и хлеба с медом купить, и люду рабочему заплатить по-справедливому, и девкам красным на платки да на серьги. — Я снова прервался, позволив сидевшим вперемежку хирдманнам и дружинникам вдоволь похихикать. — Но и не про то я слово молвлю!

Притихли все. Я уже выложил пару весомых аргументов, каждый из которых сулил Вышеграду некоторую выгоду — но дал ясно понять, что основой еще впереди. И вновь никто не попытался меня перебить или затянуть излюбленное купеческое «гнать свеев метлой поганой». Хорошо. Слушайте. Ближе, бандерлоги, ближе…

— Умеют люди торговые свою выгоду посчитать, да не злато единое цену имеет на земле скловенской. — Я упер руки в бока. — Не службу конунг князю предложить желает, а побратимство настоящее. А кто на беде братской наживаться посмеет? То и людям противно, и богам неугодно — что вашим, что нашим, северным… Да только и не про то я слово молвлю!

Есть! Удалось. Последний мой пассаж выглядел откровенно слабенько для главного козыря — и купцы уже набрали легкие воздуха, чтобы словесно разорвать меня на части — но не тут то было! И если до этого кто-то слушал вполуха, уделяя больше внимания собственной тарелке, то теперь все взгляды устремились на меня — оставалось только прихлопнуть бояр, купцов, дружинников, князя и весь Вышеград разом предложением, от которого не отказаться.

— Дорогого стоит дружба княжья — то мне ведомо. — Я чуть склонил голову. — И брататься пристало равному с равным. Мы же покамест в Вышеград гостями пришли, да милости княжьей просить. Но сыщется у конунга для Мстислава Радимича да для Вышеграда-батюшки такой подарок, что разве от брата принять впору.

И снова в цель. Купцы, бояре — а на сей раз и гриди гневно зашептались. Виданое ли дело — я желал обменять дружбу князя на какой-то там подарок.

— Вот оно как? — Мстислав грозно сдвинул брови. — И за что же ты дружбу мою покупать собрался, ярл? Уж не за злато ли? Или за иную подать?

— Разве мало тебе злата, князь? — Я выдержал недобрый взгляд не отводя глаз. — И мехов, и мечей добрых, поди, найдется в избытке, и другого добра. Да сам знаешь — не все добром да златом меряется… Скажи, княже, верно говорят, что ты Ратшу, князя каменецкого, едва не за отца почитал?

— Верно, — проворчал Мстислав. — К чему спрашиваешь, ярл?

— Стало быть, месть Саврону твоя — кровная… Кровь-то, вестимо, любого злата дороже. — Я возвысил голос. — А подарит тебе конунг, княже, ни много ни мало, а целый Каменец!

А вот теперь не сдержался даже невозмутимый Лют. Бояре и купцы наперебой загалдели, а дружинники и вовсе потеряли дар речи — только хлопали глазами и попеременно смотрели то на меня, то на Мстислава. Наверняка обалдел и сам князь — разве что в отличие от остальных не подал вида.

— Славной подарок припас конунг, — проговорил он, когда шум за столами чуть стих. — Да только как бы мне его взять? Говорят — в каменецких хоромах, что в детинце за стенами стоят, Саврошка поганый сидит.

Захохотали все. За исключением северян и, как ни странно, Люта. Хитрый боярин, похоже, уже смекнул, что я не бросаю слов на ветер, и ждал продолжения.

— Сидит, да не высидит. Непросто Саврошку из Каменца выгнать, да смекалка нам на что дана? Мое дело — кречету лихому крылья подрезать, а ты уж подходи да бери его хоть без рукавиц. — Я улыбнулся. — Разве не братский то подарок, княже? Что скажешь?

— Скажу, — отозвался Мстислав. — Да вперед пусть вече скажет… Что думаете, бояре да купцы? А вы, люди ратные? Милы вам конунг с ярлом? Али думать надобно?

— А чего тут думать? — Ратибор поднялся на ноги. — Я за боярина. Ежели он меня на кулаках забороть смог, то и Саврошку поганого из Каменца выгонит.

— Ишь, нашелся богатырь, — фыркнул кто-то из купцов. — Воеводу старого побил, так теперича первый молодец в Вышеграде.

— Ты, Путята, говори, да не заговаривайся! — гаркнул Ратибор. — Может, я и стар, да еще сгожусь князю послужить. А ты, если такой языкатый — так выйди сам супротив меня во двор. Там и поглядим, кто в Вышеграде молодец.

Гриди дружно заржали, и пристыженный купец тут же уткнулся в тарелку — связываться с Ратибором он, понятное дело, не собирался. Но вместо него тут же заговорил другой — постарше и, судя по всему, побогаче.

— А по мне так гнать вон их надобно! Может, и хорош боярин в ратном деле, и крови нашей, скловенской, да с лихими людьми спутался. Говорили Ратше — не жди добра от свеев, а он не послушал — и вон, как вышло!

Купцы тут же хором подхватили гневные вопли. Но на этот раз оказались чуть ли не в меньшинстве. Ратибор и дружинники целиком стояли за нас, да и в рядах бояр образовался заметный раскол. Половина примкнула к купцам, но остальные, похоже, уже успели положить глаз на каменецкий престол.

— Нет среди нас единства. — Мстислав устало вздохнул и откинулся на резную спинку. — А ты что скажешь, Лют Вышатич?

Когда старый боярин вновь поднялся на ноги, все разговоры стихли. Похоже, Лют говорил вообще говорил нечасто, но если уж и говорил, то по делу — и слушали все, от самого молодого из гридей до князя.

— Стоит на Вишиневе Вышеград-батюшка. Стоит на Вишиневе славный Каменец. — Лют на мгновение замолк, будто вспоминая что-то. — Стоит за лесами к югу Круглица, а за ней и Есеник — город небольшой, да богатый. Немало таких на земле скловенской… Нет у меня большой веры свеям, княже, да сам посуди — ежели прогонишь конунга — уйдет прочь. Другой гридницы дружине своей искать. И сыщет, поди. А наступит весна, так и пойдет на Вышеград князь круглицкий или есеницкий. Поглядишь — а средь его гридей щиты круглые да бороды свейские. Лихая сеча будет. Перун вспоможет — одолеешь ты, княже, отстоишь Вышеград — да многие ли с поля вернутся? Будут девки да детки малые плакать, отцов хоронить. Сам видел — крепко боярин бьет, раз Ратибора-воеводу заломал. Вот что я скажу, княже. — Лют вздохнул и опустился обратно на свое место. — Примешь свеев — может и беда случиться. А не примешь — как бы не хуже вышло.