Проза Дождя - Александр Попов

– А если я не хочу от нее отказываться, нравится мне эта бесконечность?

– Она не может нравиться или не нравиться. Мы не вправе ее выбирать. Она из нас выбирает. Выбирает и ведет за собой. Но об этом позднее. Давай об анатомии математики поразмышляем. С сердцем ты знаком.

– Да, учитель, точка – сердце всего.

– Легкие математики – логика. Логикой она дышит и нас тому учит.

На этом закончился третий урок.

С тех пор любуюсь изяществом ветров. Многие от непогоды прячутся, логика проходит мимо них. Учитель в любое ненастье гнал из темного тепла колодца на улицу – учиться мыслить на ветру: у трав, деревьев, птиц, знамен.

Четвертый урок был веселым: мы из отрезков мастерили крестики, квадраты, треугольники, ромбы, звезды. На нем учитель впервые познакомил с человеком, которого бесконечность позвала за собой. Имя ему – Евклид. Бог даровал ему возможность не взрослеть, до конца дней оставаться ребенком.

– Учитель, разве такое возможно?

– Всё возможно, если есть во что играть.

– А какие игры были у Евклида?

– Игру для себя он придумал сам, и правила для этой игры создал. За это его бесконечность и позвала за собой. А мы за ним пойдем.

На этих словах закончился четвертый урок.

На пятом нам понадобились три пары прямых.

– Зачем столько, учитель?

– В них всё: и мечта, и счастье, и разлука.

– А что есть мечта, учитель?

– Мечта – скрещение. Счастье в пересечении. Разлука в параллельности.

Этими словами закончился пятый урок, вернее, начался и не заканчивается до сих пор. Мечтал о счастье, а оно разлучало. Боялся разлуки, а она преподавала логику. На шестом уроке учитель рассказывал о правилах Евклида. Об игре, в которую играю всю жизнь и не могу наиграться.

«Через два зрачка, кому бы они ни принадлежали: воину, царю, рабу, фараону, – проходит одна и только одна прямая.

Если две плоскости не в вечной разлуке, то местом их общения служит одна и только одна прямая.

Через око, взирающее на прямую, можно провести одну и только одну прямую на вечную разлуку с данной».

Эту песню Евклида об «одной и только одной прямой» пронес через всю жизнь, пропел тысячу раз, но так до конца и не понял, о чем она?

Как-то на одном из уроков спросил у учителя:

– А что было до сердца?

– До сердца правого с левым не было, а так всё было. И до точки всё было, да никто этого не замечал. А ставить ее в начале предложения необходимо, иначе никто и ничего не увидит.

– Скажи, учитель, если соединить несоединимое, что получится?

– Горизонт.

– Он тоже точка?

– Он – ее праздник.

На седьмом уроке учитель познакомил еще с одним человеком, которого бесконечность позвала за собой. Имя ему – Пифагор. Он убедил меня, что кривизны на Земле почти в три раза больше, чем прямоты. Отец кривизны – конус.

– А кто родители конуса?

– Мать конуса – ладонь, отец – песок. Наберешь в горсть песка на берегу моря, чуть приоткроешь ладонь, и на твоих глазах родится Царь кривизны – конус. Он первым из всех начал точку ставить в начале, а не в конце.

Восьмого урока не было.

– Восемь – это слишком. Дальше иди сам. Главное, не забывай ставить точку в начале предложения, глаза всему нужны до, а не после.

В том, что стал учителем, моей заслуги нет. Ставь точку в начале предложения, делай его зрячим, и дети всё прочитают сами и поймут всё, а тех, кто, как отрезок, не откажется от бесконечности, она позовет за собой.

Мне повезло с колодцем – в домах, квартирах, дворцах точки не живут. А я побывал, и учитель ко мне туда пришел и учил меня в ней, не в классе. Всё, ухожу, вернее, возвращаюсь. Хотите спросить, куда? Спросите.

В точку.

Живу между фабриками. Мужики на мебельной работают, бабы – на кондитерской. Девки на поселке сладкие, парни стройные. У меня всё как не у людей. После армии в институт поступил. Девчонки сладкие во снах являлись – наяву не перепадало. Любопытство подводило. В институте все на джинсе помешаны. Ни парни, ни девки – студенты, одним словом.

Юбку носила самая строгая девочка на курсе. И косы, и банты, и кофточки с пуговичками. Звали ее Буковка. Какая – никто не уточнял. Буковка и Буковка. На танцы не ходила, в библиотеке с книгами общалась.

Солнце ее коленей не знало выходных. В пасмурные дни меня тянуло в библиотеку. Как подкатиться, не знал. На поселке с этим делом просто: тискали, по визгу определяли – по вкусу пришелся или нет. Эрудицией хромал на обе ноги. С каких слов разговор начать, как ресницы ее от книг приподнять?

Буковкой за глаза звали. Имя ее на первую букву начиналось, на последнюю заканчивалось. Аня.

Однажды решился, подсел поближе:

– Человек по образу и подобию Божьему создан, а книга?

– Вас что, это серьезно интересует?

– Очень.

– Знаете, я людей сторонюсь, если когда-нибудь поверю в вас, расскажу.

Так познакомились. После провожаний на ты перешли.

– Ты какая буковка из тридцати трех?

– Зачем тебе это знать?

– Я всё хочу знать о тебе.

– Когда станем ближе, может, и скажу.

Пришлось книги читать, правда, из-за солнца ее коленей почти ничего не запомнил. Целоваться начали через год.

– Положено со щек.

– Там у тебя очки.

– Ты скажи, я сниму.

– Буковка, мне солнца не хватает.

– Чем я могу помочь?

– Молчи, всё сделаю сам.

Чем больше целовал ее колени, тем ярче они светили мне. Со своих почти не вставал.

– Ты какая буковка?

– Предпоследняя.

– А дальше?

– А дальше не скажу.

Отчислили за неуспеваемость. Дальше трех страниц ни в одной книге не продвинулся. Мне хватало двух коленей.

– Ты пойми, люди книги у птиц подсмотрели: не читая, не полетишь.

До губ, до щек и не дотянулся, – до коленей, дальше не вырос.

Свадьбу справляли в общаге. Пришел с огромным букетом, спасибо июлю, у него в полях цветов красивых много.

– А ты чего тут?

– Спросить пришел.

– Спрашивай.

– Ты какая буковка?