Фото с бомжом - Изольда Рыбкина

выдохнула, когда услышала, что он не рассказал подробностей нашего знакомства. Но, видимо, сделала это слишком громко. В подсобке воцарилась тишина, а спустя пару секунд, дверь распахнулась и я, не успев отпрянуть от двери, вместе с ней ввалилась в комнату.

— Бииир! — тут же окрикнул Дмитрий своего начальника охраны, который, словно Сивка-Бурка, явился в ту же секунду из-за угла. — Забери её в зал и накорми. Пока я не выйду, глаз с неё не спускай, но без необходимости даже не прикасаться! Понял?

— Да, Саныч, всё сделаем, — этот недалёкий тут же схватил меня за руку, и собирался утащить, но баритон его прервал.

— Я сказал: не трогать её!!! — прозвучало как-то даже через чур агрессивно, но подействовало. Интересно, Дмитрия самого не напрягает, что нужно дважды повторять этому бестолковому свои приказы?

В зале посетители уже не обращали на меня такое пристальное внимание — скорее всего те, кто был здесь ранее и видел наше с Милкой шоу, уже покинули кафе и на их место пришли другие.

Если бы не вся эта ситуация, я бы с удовольствием заказала пиццу и колу. Но, принимая во внимание присутствие тут моего отца и те обстоятельства, которые вынудили его приехать, я беру картошку фри, овощной салат и зелёный чай. Сейчас же пост идёт Рождественский, и, чтобы хоть тут задобрить родителя, я покажу, что не нарушаю его хотя бы в еде.

Есть «под присмотром» не очень комфортно, поэтому я развернулась так, чтобы мне не было видно Бира, который, похоже, считал каждое движение моих челюстей.

Ела я неспеша. Спустя минут десять, ждала, что меня вот-вот позовут обратно в подсобку. Но время шло, а никто за мной не приходил. Посуда на моём столе опустела, а я от нервного напряжения перетирала в прах уже третью салфетку, когда из-за угла появился сначала мой отец, следом за которым шёл Дмитрий. Уже обутый, кстати, — где только успел раздобыть ботинки?

— С Новым годом, доченька, — сказал отец, словно между прочим и продолжил идти к выходу.

— Папа, куда вы? — я вскочила на ноги, чтобы последовать за ним, но резкой хваткой Бира была остановлена. — Папа, я что, не еду с вами? — страх липкими ладошками начал сковывать моё горло, отчего мой голос стал походить более на писк.

Отец сделал полуоборот ко мне уже у самой двери.

— Ты же хотела отпраздновать Новый год и сделать доброе дело, разве не так?

«Не так! Всё не так!!!» — хотелось мне закричать, но голос совсем пропал.

— Дмитрий как раз нуждается в твоей помощи. А мне давно спать пора — завтра служба с Владыкой (*архиепископ, начальствующее звание в церковной иерархии) в кафедральном соборе, — эта информация ответила на вопрос, почему отец так быстро приехал сюда — он был в Москве у маминого брата. — Тебя не зову — добрые дела выше молитвы. Благослови Бог.

С этими словами папа осеняет меня крестом и уходит.

— Бир, подгоняй машину ко входу, — раздаётся над ухом баритон, — мы выйдем через две минуты.

Мы? Я тоже должна с ним поехать? С какой стати? Я не согласна!!!

Глава 8

— Эй, коза, ногами шевели, — грубо толкая меня в спину, громыхает безопасник.

Сколько я ни пыталась узнать, что происходит и почему папа оставил меня здесь, Дмитрий делал вид, что не слышит и продолжал разговаривать то со своими охранниками, то с администратором кафе, то с кем-то по телефону. Стоит заметить, что тон его бесед всегда был полуприказным — так начальники отдают команды подчиненным. И именно этот факт бесил больше всего.

— Бир, прекрати! — вдруг рыкнул его начальник, и наверное впервые за последнее время обратил на меня внимание. — Мою гостью зовут Надежда. Постарайся запомнить это имя и больше не применяй аналогий.

— Могу поспорить, что тебе придётся еще раз пять ему это повторить, чтобы до него дошло, — не выдерживая язвлю я.

— Садись в машину, — бросает мне из-за плеча Дмитрий и усаживается на заднее сиденье.

— Хм, — гордо вскидываю голову и собираюсь красиво развернуться на каблуках, чтобы уйти, но меня в ту же секунду очень некрасиво, словно шапку какую-то подхватывают за шиворот и просто закидывают следом за «хозяином» и закрывают дверь.

Моей обиде и отчаянью не хватает места в салоне довольно просторного внедорожника, и я захлёбываясь негодованием начинаю сыпать матами.

На самом деле, в нашей семье никто не матерится. Это считается не просто грехом, а очень стыдным грехом. Я тоже, хотя и стремилась к нарушению запретов, но мат старалась никогда не использовать. Однако мой круг общения зачастую говорил именно на этом языке. В последнее время я даже стала замечать за собой, что когда что-то приключалось в моей жизни, то мысленно я материлась, а вслух старалась заменять на более цензурную лексику.

А теперь тот случай, когда заменять нет ни времени, ни желания, и из меня «полилось».

Я была так взбудоражена всеми произошедшими за этот вечер событиями, что потеряла всякий контроль не только над речью, но и над своими эмоциями. Я била руками по переднему креслу, топала ногами, трясла головой. У меня начиналась самая настоящая истерика. И даже не знаю, чем бы она закончилась (такого опыта у меня еще не было), если бы меня не привели в чувство.

Резкая прохлада, обрушившаяся сначала на разгоряченное лицо, а затем и на другие участки тела, быстро отрезвила. Я затихла и поняла, что Дмитрий вылил на меня воду из бутылки. Ледяную воду!

С минуту мы просто молчали. Мужчина брезгливо швырнул в меня полотенце, которое подал ему сидящий на переднем пассажирском Бир, но ни слова не проронил.

— Стас, рули к площади Островского, — отдал он команду водителю.

Надо же — дядя Андрей тоже живем там. Может, получится сбежать — сразу к ним двинусь, там три минуты от площади пешком.

Все двадцать минут поездки Дмитрий так и не удостоил меня своим вниманием, я же притаилась просто ждала.

Страх у меня исчез. По виду мужчины, который сидел со мной рядом и переговаривался с водителем и безопасником, я поняла, что он вполне адекватный. К тому же Дмитрий выглядел очень усталым и каким-то грустным. Очень странно, за весь вечер нашего знакомства, я читала на его лице какие угодно эмоции, но только не грусть. Сейчас же это чувство приправлено еще и разочарованием. Неужели на него так подействовала моя истерика?

От этой мысли стало даже как-то стыдно. Ну в самом деле, отец — священник, а