Куда улетают ангелы - Наталия Терентьева

— Не хочу. Опять будет, как с Варькой. Сначала человек родится, а потом мы уже будем разбираться, можем ли мы жить вместе.

— У нас для этого было четырнадцать лет, Саша…

— Вот именно. Варенька… — Саша посмотрел на Варьку, которая вернулась с выигранным мишкой и в растерянности стояла у стола, не решаясь ни сесть, ни что-то сказать. — Ты особенно маму не слушай, она глупости говорит.

— Зря я тебе поверила, когда ты пришел и лег на пол и предложил жить вместе… То есть я ведь тебе не поверила, ты помнишь?

Виноградов поморщился.

— Лена… Ну я тебя прошу… Умная женщина… Бразильский сериал закатываешь… Поверила — не поверила… Не надо было верить! Всё, душа моя, всё. Мы оба измучены.

— И?..

— Ты же сама все понимаешь. Вот и скажи.

Я встала, взяла Варину кофточку, саму Варю с новой игрушкой и ушла. Потом вернулась.

— Это всё, Саша.

— Ну всё, так всё, — легко ответил тот, с кем я собиралась прожить оставшуюся жизнь. — Слушай, неудобно, человек поет про свое наболевшее… Послушай, песня какая классная… А ты стоишь и чего-то хочешь от меня.

— Саша… — Повинуясь непонятному импульсу (я действительно не думала об этом уже полтора года, у меня не было причин на это), я спросила: — У тебя другая?

— А у тебя? — Александр Виноградов взглянул на меня серьезно и строго.

— Господи… У меня — нет. А у тебя?

— А у меня есть другая женщина. Всё? Или еще что-то хочешь услышать?

Я смотрела на него, а он — на музыкантов, играющих негромкий блюз. Девушка с очень черными блестящими волосами с душой пела по-английски. Если бы Виноградов понимал слова, он бы очень удивился — как кстати.

«I will say „Good-bye“, I will walk away, I will not look back, for I've heard you say… More than just „good-bye“, more than „farewell“, it will be as if we'd never met…» Я скажу «пока» и уйду. И всё будет так, как будто мы и не встречались никогда.

Наивная и трогательная режиссура жизни.

— Теперь всё. Нет. А как же Варька? Ты ведь говорил ей: «наша дача», «наша семья», «наша квартира», ты показывал ей комнату, где она будет жить…

— Не надо меня шантажировать Варькой. Она еще ничего не понимает. Мало ли люди расходятся… Ты что-то еще хочешь спросить, Лена?

— Она намного моложе меня?

— Она моложе тебя.

— Она лучше, чем я и Варька?

— Фу-у-у… Нет, вы лучше всех.

— Тогда зачем тебе это надо? Я ни о чем не прошу. Я не понимаю.

— Когда я сам пойму, я тебе позвоню, идет?

— А мне пока что делать?

— Тебе? Работать… Варьку растить. В уважении ко мне. Что-то она опять сегодня волчонком на меня смотрит.

А почему я должна растить ее в уважении к человеку, который вынул мою душу, потер на терочке, посолил, поперчил, потом попробовал и даже есть не стал. Не понравилось. Объелся. Захотел другого.

— Я уволилась с работы, Саша. Ты же говорил…

— Ну что, будем теперь вспоминать, кто что кому и когда говорил? Ты тоже много чего говорила и обещала.

Ну, ну, Лена, бей по морде, бей при всех, выливай в эту наглую самодовольную жестокую морду свежевыжатый морковный сок с пышной пенкой, пусть утрется этой пенкой, и уходи с гордо поднятой головой! Больше, чем «good-bye»! Как будто и не встречались! Скажи ему: «Пошел к черту»! Скажи те слова, которые ты в ярости можешь сказать Варьке! Ну что ж ты, Лена!.. Уходи и подавай на алименты — Варька же официальная дочь этого мерзавца. Спасибо моей маме — заставила его дать Варьке фамилию, как ни крутился, ни прятался тогда.

Уходи и больше — никогда! Никогда…

Я поставила стакан с соком на стол и ушла.

Несколько дней после этого меня ломало и выкручивало, как бывает, когда заболеваешь гриппом. Так болела душа, что вместе с ней болели все мышцы и кости. Я не спала, не ела, ни с кем не разговаривала. Кормила Варьку, помогала ей с уроками и просила ее не спрашивать меня, почему я молчу и плачу. Варька обнимала меня и садилась рядом.

Через несколько дней я позвонила ему ночью. Не знаю, один ли он был, он не поднял трубку, но перезвонил мне с мобильного. Наверно, не один. Неважно.

— Да, Ленка. Слушай. Ты прости, если я орал в ресторане.

— Лучше бы ты меня просто убил, чем так.

— Лен, ну, наверно, не получается у нас…

— Я не буду больше уходить с вещами…

— Да не то… Такой быт начался… Может, вернемся к тем нашим отношениям…

— Когда ты приходил то раз в неделю, то раз в месяц?

— Когда ты была моей любовницей… Ты хочешь быть моей любовницей опять, Ленка?..

— А сейчас я кто?

— Ну кто… Разве с любовницей покупают удобрения для огорода? Помнишь, ты меня спрашивала, куда девались мои… м-м-м… разные всякие там… желания… сложные… Почему у нас все стало так просто и одинаково… Помнишь?

— Конечно. Я думала, что тебе больше это не нужно…

Я радовалась, что ему больше это не нужно. Я думала, что странности и чудные желания на грани извращения переплавились в нежность. Если бы я дала себе труд сформулировать это раньше, я сама бы ужаснулась от чудовищности этой мысли.

— Мне это нужно, Леночка, нужно. Еще как. Просто желания смешались с куриным пометом и… псссы-ыть… разлетелись… То полаялись насчет засоренных фильтров в скважине на даче, то всерьез обсудили проблему моего поноса… какие тут особые желания…

— Кроме как позвонить другой?

Кто просил меня говорить это? Мастер формулировок. Мастер-ломастер.

— Ну вот, ты и сказала.

— Саша… Пожалуйста. Ты можешь все это прекратить, а? Ради нас с Варькой.

— Что прекратить конкретно?

— Эту женщину прекрати. Если можешь…

— А ты? Что можешь ты?

— Могу не покупать салаты в магазине… Могу махать в окно… — я вспомнила его недавние капризы.

— Не утрамбовывать с женитьбой… — ловко ввернул Виноградов, четырнадцать лет наслаждающийся свободой рядом со мной, первой красавицей журфака выпуска девяносто девятого года.

— Саша…

— Погоди-ка… — вдруг другим голосом сказал Саша и положил трубку.

Наверное, другая, которая еще только собирается утрамбовывать его с женитьбой, сбросила с себя во сне одеялко и проснулась. Не вздрогнула, оглядевшись? У него же полно моих и Варькиных вещей дома и на даче. На нашей даче. Где моими руками сшиты все шторы — я шью, как в древности шили — на руках, быстро, аккуратно, да еще и напевая бесконечные русские песни про то, как он уехал и не вернулся, а она все ждала и ждала, все глаза в окошко проглядела, и зиму ждала, и лето… На даче, где в четыре руки мы с Сашей красили для Варьки песочницу и качели в цвет спелого каштана. Получился цвет мореного дуба, но мы были счастливы. И красить, и смотреть, как наша Варька качается на качелях и строит из песка дачи для принцесс. Не ведая, что очень скоро на ее качелях станет качаться другая, которая тоже рассчитывает стать принцессой — на благоустроенной даче с собственной артезианской скважиной, садовником и сторожем.