Рысюхин, что ты пил?! - Попов

гостиную, с большим чайником, запасом чая нескольких видов, сахара, печенья и прочего. Сотрудники закупали это частично вскладчину, частично за счёт «представительских расходов», выделяемых на лабораторию. Нас там уже ждали все имеющиеся на месте сотрудники числом шесть человек.

— Так, предлагаю чуть-чуть отметить появление у нас нового человека, хоть и не Сергея, и даже не Геннадия! — это Пескарский. — Кто чем хочет, хоть даже чаем! А у меня есть коньячок, подарили на днях…

Сергей Михайлович вынул из одного шкафчика красивую плоскую бутылку и шесть разнокалиберных рюмок. Одновременно кто-то начал резать ранние яблоки, кто-то ломал шоколадку — все оказались при деле, кроме меня.

— Извините, мне так неловко… Я не думал ни о чём таком, не приготовился, с собой ничего нет… Может, я сбегаю куда-нибудь?

— Успокойтесь, ещё набегаетесь, как младший. Мы и не предупреждали, со своей стороны. Приедете в сентябре на постоянной основе — проставитесь, если так хотите.

В этот момент Заведующий вскрыл бутылку и стал разливать по рюмкам светло-коричневую жидкость. Я посмотрел на неё и не смог сдержаться:

— Извините, Сергей Михайлович, но вас, похоже, обманули. Это не коньяк.

— Ну, бренди, какая разница⁈

— И не бренди тоже, — я вздохнул. — Это, как-никак, моя работа, химанализ подобных образцов делать, плюс семейное дело. Это — самоделка. Самогон, но хороший, очищенный, как для себя сделанный, настояли на дубовых опилках для вкуса и луковой шелухе для цвета. Никакой отравы в составе нет, если спирт не считать, но при этом явная подделка, и довольно грубая: самогонка даже не ягодная, не говоря уж о том, чтобы виноградная.

— И что, вот так вот, на глаз⁈ — судя по голосу это тот же самый Гена, который именовал себя «сундук с клопами».

— Почти. Родовая способность, плюс ещё кое-что. Ну, и родовая же тайна, извините. Господину Пескарскому я расскажу то, что нужно для нормальной работы… — я виновато развёл руками.

— Никаких «господин Пескарский» чтобы я здесь, по крайней мере — без посторонних если, не слышал. Можно «Михалыч», можно «дядя Серёжа», как мои оболтусы меня за глаза называют — они сами расскажут. Нет, я-то знаю, но это как-то совсем уж дико будет!

Сергей Михайлович с сомнением понюхал рюмку:

— Говоришь, безопасно?

— Вполне, дубильных веществ и прочих примесей от описок и лука немного, ядовитых нет, основа — для самогонки вполне приличная. Крепость где-то сорок два — сорок пять.

— А что насчёт семейного дела?

Я достал из саквояжа несколько буклетов:

— Вот, через три года двести лет предприятию. Это официально, с момента получения лицензии и начала легальной работы.

Листовки пошли по рукам и вызвали искренний интерес. А затем началось «приветствие нового коллеги», которое затянулось часа на полтора, в конце которых я на самом деле начал чувствовать себя своим и даже не дёргался, услышав в свой адрес «дядя Юра».

Во время посиделок я улучил момент и рассказал Пескарскому о своих возможностях и ограничениях. В ответ он попросил завтра подъехать по возможности в первой половине дня, сказал, что есть для меня работа — планировал Гену «Сундука» нагрузить, но у того и так две экспертизы висят, с которыми он проводится дней пять.

В общем, в начале пятого я ловил извозчика для поездки в Буйничи будучи уже почти полноправным сотрудником Могилёвской лаборатории, разве что удостоверение менять не стали — сказали, что буду числиться тут «прикомандированным» из Минска.

Глава 4

Вечером я увидел своего соседа по комнате, но познакомиться с ним не удалось. Этот кадр вошёл в комнату без четверти десять вечера, ровно, как по рельсам, прошёл к кровати и также ровно рухнул на неё, животом вниз. И уснул, как бы ещё не в полёте. Запах не вызывал сомнений в причинах такого поведения: парень явно вырвался из-под надзора родителей и пустился во все тяжкие, считая, что надзор академии ещё не наступил. Для борьбы с перегаром можно и нужно открыть окошко, главное, чтобы он ночью не начал «раскрывать свой внутренний мир», особенно прямо в комнате. Или чтобы его через несколько часов не потянуло на подвиги, приключения и продолжение банкета — в любых сочетаниях.

Утром проснулся без четверти восемь. Тело рядом лежало на том же месте в той же позе и издавало храп, не позволяющий усомниться в том, что оно живо. Ну и ладно. Сходил в душ, быстро оделся, надеясь, что костюм не пропахнется тем, что было вчера выпито соседом и выскочил за дверь. Задержался только для того, чтобы вытащить уложенную в чемодан среди белья «на всякий случай» бутылку брусничной настойки. Решил таким образом пополнить растраченные вчера запасы на кухне лаборатории. Ещё кружку купить себе где-то. И ложечку чайную. И… понятно, перед лабораторией нужно по магазинам ехать.

Позавтракал в столовке на первом этаже гостиницы, над входом в которую для конспирации было написано «Ресторан». Цены тоже были конспиративные — ресторанные, а вот меню и вкус… Лучше, чем на могилёвском вокзале, то есть — примерно на уровне кормёжки в гимназии. Собственно, ужинал вчера здесь же, точнее — пил чай с выпечкой, но эти два блюда местным работникам кухни испортить не удалось, было действительно вкусно, так что я рассчитывал на хороший завтрак, но «не срослось».

Утренний поток абитуриентов, заезжающих в последний день, уже начался, поэтому с транспортом до города проблем не возникло. И возчика местом назначения пугать не стал: просто попросил отвезти туда, где можно купить всё по списку недорого. Как итог, в десять утра я зашёл в помещение лаборатории с посудой, чаем, печеньем кульком колотого сахара. При помощи одной из двух отсутствовавших вчера Свет, которая совершенно искренне выдохнула: «Слава богам, не Гена!» — я разложил всё, кроме настойки. Бутылку решил отдать Пескарскому, пусть сам определяет её судьбу.

Экспертиза была рутинной. Нужно было установить подлинность нескольких образцов спиртного, вопрос стоял по сути так: «Контрафакт или контрабанда». Вся процедура заняла от силы полчаса. Потом мы с «Премудрым Пескарём» ещё почти час составляли черновик отчёта, который затем понесли к «монументальной женщине» для приведения в соответствие с эстетическими предпочтениями неведомых бюрократов.

Светлана Мефодьевна Зубрицкая явно имела своим тотемом Зубра. Вот просто сомнений никаких не возникало, в принципе. Она похвалила мой почерк, немного поругала моего начальника за то, что он что-то там задерживает и величественно повелела приходить через два дня. Я хотел было возразить, что через два дня я должен быть уже в поезде, но Сергей Михайлович вытащил меня в коридор, делая попутно страшные глаза.

— Пришлю Гену к поезду, там