С бомбой в постели - Михаил Любимов

На полной скорости подлетела машина со Смизерсом и Ростоу, они вышли на тротуар и остановились. Смизерс взглянул на труп, отвернулся и прижал руки ко рту — его вырвало. Ростоу не двигался, стоял неподвижно как столб.

Оглушительно сигналя, подъехала «Скорая помощь», тело Нины погрузили на носилки, волосы соломенного цвета выбивались из-под простыни и развевались на ветру.

Машина рванула, помчалась по улицам, не переставая сигналить.

Дворник-араб уже успел сбегать за тряпками и водой, собрал в кучку разлетевшиеся комочками мозги, накрыл их газетой, тщательно смыл кровь с асфальта, бормоча что-то под нос.

Толпа устала наблюдать и разошлась, солнце быстро высушило асфальт, и он заблестел, словно ничего не произошло, все в мире продолжало жить, как и прежде. В банановые листья дунул ветерок, и они нежно зашуршали.

Взгляды Ростоу и Осоргина пересеклись, сошлись воедино, разбежались и встретились снова.

Американец подошел к резиденту КГБ, глаза его слезились, его трясло.

— Какое несчастье! — сказал он, заикаясь от волнения. — Давайте поедем куда-нибудь и выпьем, Базиль!

— Давайте! — сказал белый как полотно Осоргин, и все трое прошли в машину.

В «Руководстве для агентов Чрезвычайных Комиссий» несколько коряво записано: «.для сотрудничества важны личные симпатии к заведующему политических сысков, особенно хорошо, если будет женщина, но заведующий не должен увлекаться из личных симпатий. Она многое может сделать, но нужно быть чрезвычайно осторожным».

На посольские банкеты приходят разные люди, одни — чтобы побеседовать и получить информацию, другие — чтобы показать себя и свои необыкновенные туалеты, третьи — чтобы выпить и пожрать, некоторые — просто так.

Когда я узнал, что Катрин не только второй секретарь посольства, но и шифровальщица, у меня покрылись потом ладони. Шифры — это Эверест для любого разведчика, если, конечно, это не шифры индейцев племени лулу, хотя и их, наверное, для коллекции прихватит служба. Шум стоял отчаянный, от разгоряченных тел шел жар, пахло дымом и потом, давились у стола с осетром длиною в крокодила. Мы познакомились, обменялись визитными карточками, договорились увидеться. Когда я узнал о ее занятиях, то почти сразу же отскочил в сторону как от прокаженной, дабы не «светить» сокровище наличием своего присутствия.

Несколько дней мучительного выжидания и необыкновенных фантазий, наконец, звонок из телефонной будки на окраине города, вкрадчивое приглашение на ужин. Неужели скажет, что занята? И конец мечтам о жар-птице, и снова старлей пойдет за плугом, разрыхляя сухую землю. Но фортуна была милостивой, и вскоре, сменив несколько автобусов, я ожидал Катрин у ресторана. На посольском рауте в мельканье лиц и бриллиантов я ухватил лишь туманный абрис прекрасной дамы, больное воображение подняло ее до мадонны Рафаэля, тогда в ней все дышало очарованием — видимо, мечты о шифрах рождают в душе нежность.

И когда из «Пежо» вышла неимоверно худая, вдвое старше меня женщина с запавшими щеками, щербатая, чрезвычайно похожая на веселые скелеты из мексиканских гравюр, с огромной копной крашеных рыжих волос, походившей на куст, внезапно выросший прямо из головы, я конспиративно содрогнулся. Мутновато-темные глаза с красными прожилками (это наводило на мысль о наркотиках) выпирали из густо напудренного лица, как при базедовой болезни. К счастью, улыбка была открытой и приветливой. О, если бы она была одета в какое-нибудь скромное платьице, ан нет! Дорогое, с какими-то чертовыми кружевами и вензелями, и с головы до ног усеяна бриллиантами!

Мы вплыли в ресторан, и официанты превратились в окаменевшие столбы со сверлящими взорами — ведь не каждый день залетает такая странная пара. Я чувствовал на своей спине буравящие рентгены, я слышал мелкие смешки: с кем же пришла эта экстравагантная старушка — божий одуванчик? с единственным сыном? с верным братом? с партнером по бизнесу? Ха-ха! Наивные люди, это же сучонок — любовник, наглый жиголо, срывающий с нее дикую деньгу, герой полового сервиса для старушек! Бедняга! Ведь не так легко слышать каждую ночь, как грохочут ее столетние кости. Как я страдал! И, конечно, не только от смешков за спиной, но и от потенциального риска: ведь наша картинная пара отпечатывалась в любых мозгах — невыносимо для разведчика, всегда жаждущего быть незаметным и серым, как тигр в ночной пустыне. Ищи выход, старлей!

Зато Катрин блистала умом, интересовалась философией, читала Хайдеггера и Сартра, в молодости увлекалась Карлом Марксом. Жизнь прожила в одиночестве, которое чувствуется остро, особенно в чужой стране, отсюда и желание общаться с внимательным, чутким, живо реагировавшим на каждое слово, очаровательным. нет слов, нет слов! Политика ее давно не интересовала, секретность приелась, и желание нормально общаться намного перевешивало обычные (и обоснованные) страхи контакта с русскими. Первый ужин похож на университетское собеседование с абитуриентом, когда важны и анкетные данные, и общее развитие, и особые приметы. Курила Катрин нещадно, причем едкие «Голуаз», я задыхался и попытался укрыться в дыму черчиллианской сигары, к рюмке прикасалась редко («пьет умеренно», это для агентурного дела) — первый ужин проходил радостно, как фейерверк.

«Я впервые здесь в столице встречаю такого интересного человека.» — это, конечно, я, с оскалом белоснежных зубов, элегантный, как десять тысяч роялей, не забывавший (к черту официанта!) наполнять бокал французским шампанским «Мумм». — «Надеюсь, мы будем друзьями, знаете, я не люблю политику, хотя ею и приходится заниматься в посольстве.» — это хитроумный старлей, унюхавший настрой. «Я тоже.» — «Хорошо бы, чтобы наши встречи остались чисто личным делом. Трудно все объяснить, но тут в стране некоторые люди пытаются бросить тень на русских», — это снова я, и это называлось первым элементом конспирации и ложилось в досье в рутинной фразе «Договорились не афишировать контакт».

Успех! успех! ноздри мои раздувались от счастья, как у борзой, идущей по следу. Я проводил даму к «Пежо», поцеловал на прощанье руку, стараясь смотреть мимо морщинистых тонких пальцев, унизанных перстнями и одуряюще пахнувших куревом, через этот ад я прошел мужественно, и на моей физиономии можно было прочитать только блаженство. И действительно, блаженство! что может быть радостней в жизни разведчика, чем появление перспективной разработки, да еще шифровальщицы? Это — как внезапное озарение, как «Я встретил вас, и все былое.» — и мир прекрасен, уходят дурные мысли, не тянет печень, отменно пищеварение, не мешает плоскостопие, в семье наступает благоденствие и согласие, и чета, не ссорясь, в обнимку выписывает шмотки по «Квеллю».

Дело завертелось, — руби канаты сразу, пусть корабль уйдет в густой туман, подальше от чужих глаз: не звонить-не писать-никому-ничего-никогда-вечно!

Следующая встреча снова в ресторане, снова мерзостные взгляды официантов. Тут уже пришлось превратиться в ноющего гурмана-сноба.

— Ах, какая ужасная здесь кухня! Впрочем, и в других ресторанах подают дерьмо. Разве можно сравнить эту стряпню с домашней трапезой? Утка в духовке с яблоками, жареные щечки ягненка, баклажаны по-домашнему. (Ничего из этого готовить я не умел, правда, научился делать паэлью валенсиана, мажорно смешивая поджаренный рис с дарами моря, — героическая симфония, после которой жена неделю, стеная и плюясь, выгребала из кухни грязь.) Как хочется вкусно, по-настоящему поесть, да и поговорить по душам, когда не мешают тупые официанты!