Гангстеры - Клас Эстергрен

— Вы больше не виделись?

Конни покачал головой.

— Не знаю, что произошло. Но, видимо, так было задумано. Мы долго выпутывались из старых фраков, и когда я вышел, ее уже не было рядом. Я блуждал среди ходов и коридоров и искал ее, пока вокруг не стало совсем тихо и пусто. На потолке светились неоновые лампы, и я набрел на пару охранников, которые указали мне, как выйти в парк Берцелиуса. Добравшись до дома, я уснул в одежде. Проснулся я около полудня от звонка телефона. И на этот раз ответил идиот, занявший мой рассудок, — я вообразил, что это она, Виви, что она хочет узнать, куда я исчез. Но это была Анита. Она сразу поняла, в чем дело. Не знаю, как это происходит, но они сразу чувствуют такое… Анита все еще была во власти механизма, который я запустил за день до того, утром, обняв на кухне и дав понять, что хочу переспать с ней. Теперь мне уже вовсе не хотелось — это она и собиралась проверить. Но голос у нее был дружелюбный, даже настойчивый — она хотела принести мне обед. Однако я ответил, что спешу.

В конторе Конни появился лишь во второй половине дня. Сев за стол, он принял сосредоточенный вид, но не смог обмануть даже себя. Конни взглянул на дисплей телефона, проверяя, нет поступало ли звонков. Их было несколько, все с засекреченного номера. Возможно, Янсена. Конни страдал от жажды и потел, в ушах раздавались странные отзвуки прошедшей ночи, перед глазами мелькали выхваченные вспышкой глаза, рты, палетки на платье. Реплики, которые кто-то кричал прямо в ухо. Напряжение не покидало его до конца дня. Клуб наверняка успели отмыть и проветрить, скрыв все следы этой ночи, но тысячи людей в разных концах города по-прежнему ходили, полные мусора нечетких воспоминаний и прочих субстанций, от которых невозможно было избавиться на протяжение нескольких дней. Конни нащупал в кармане конверт, купленный у Блейзиса, и теперь сидел, постукивая им о стол и чувствуя, как маленькие таблетки перекатываются из стороны в сторону. Визитка из подземного мира.

Звонок в дверь застал Конни врасплох, словно его могли взять с поличным за хранение запрещенных веществ. Стоя в холле с конвертом в руке, он не знал, что делать — будто он уже под подозрением и его вот-вот станут обыскивать и допрашивать. Конверт отправился в корзину с перчатками, шарфами и прочими забытыми вещами, скопившимися за долгие годы.

Увидев на пороге Янсена, Конни, как это ни странно, испытал облегчение. У того же, напротив, был напряженный и собранный, почти страдальческий вид. Конни дружелюбно поздоровался и бормоча что-то о «неожиданном визите», «большой чести» и, разумеется, «спасибо за вчерашнее». Но Янсен просто прошел мимо, прямо в контору, где никогда не бывал раньше и, казалось, не стремился побывать. В тот момент, когда они вошли в кабинет Конни, корабельные часы пробили три склянки пополудни. Эксперт не обратил на это ни малейшего внимания.

Он сел на стул для посетителей напротив рабочего места Конни, положив дипломат и плащ на колени.

— Кофе? — предложил Конни. — Мне самому точно нужно выпить чашечку.

Но у Янсена не было времени на кофе. Он явно неуютно чувствовал себя в роли, выбранной добровольно или по чьему-то приказу. Человек, опытный в ведении переговоров, воспринял бы ситуацию спокойнее, выбирая наиболее подходящий момент для каждой темы.

— Перейдем прямо к делу, — сказал он, пока Конни не успел решить, что делать с кофе. — Мы хотели бы связаться с тем человеком, о котором ты рассказывал…

— С кем? — До этого момента Конни не вполне осознавал их интерес. Когда он сказал мне об этом, у меня не возникло сомнений в его искренности. Конни смотрел на меня с абсолютно невинным видом.

— Тот, больной, — уточнил Янсен. — Которого ты называл понтификом.

— До этого я был идиотом, — сказал Конни. — Но в то мгновение идиот умер. Упал замертво.

Видимо, Янсену дали указания говорить лишь самое необходимое. Он повторил сказанное еще раз, в то время как Конни пытался осмыслить его слова.

— Прошедший вечер и ночь словно обрели новое значение — значение, которое я предчувствовал, но не понимал до конца. Все, что казалось немного странным и причудливым, внезапно стало кристально ясным.

Договорив до конца, Янсен умолк в ожидании реакции Конни, но тот смог произнести лишь: «Вот как…» — и затем: «Вот так…». Все становилось на свои места: преувеличенная щедрость Янсена в ресторане, его неуклюжие попытки заговорить о том, что, собственно, и было его главным интересом — измученный понтифик из Юртхаген.

— Ну? — произнес Янсен. — Что скажешь? Я, конечно, понимаю, что это против твоих принципов и профессиональной этики — выдавать такие сведения. Но если я скажу, что это касается крайне важных вещей, то тебе, возможно, станет ясно, что…

— Крайне важных? — переспросил Конни. — Что это означает? — Янсен не торопился с ответом, и это казалось подозрительным. Конни добавил: — Вроде государственной безопасности? Так?

— Возможно, — ответил Янсен.

Конни все еще медлил, ночь в клубе не шла из головы. Со стороны он казался спокойным и расслабленным, без малейшего следа удивления или тревоги — в нем читалась даже расчетливость и подготовленность. Он и сам это осознавал, в особенности при виде напряженного Янсена. Конни захотелось объясниться, рассказать, что его мучают остаточные явления безумной ночи и, может быть, поэтому он не выглядит особо удивленным, вопреки тому, что чувствует на самом деле. Но он почему-то воздержался от объяснений. Если бы Янсен решил, что Конни и в самом деле подготовлен и давно уже настроен на подобный разговор, то в дальнейшем это сыграло бы на руку Конни, который сразу же, как только запрос был озвучен, решил его не удовлетворять. Это не подлежало обсуждению. Выдавать сведения о людях, принимавших участие в опросе, было не только нарушением профессиональной этики — это противоречило его принципам, которые были немногочисленны, но крепки и проверены и составляли существенную часть его «человеческого капитала». Поэтому уже теперь он мог четко и решительно ответить «нет» и тем завершить дискуссию. Но Конни толком не знал, о чем идет речь, и не хотел упускать шанса узнать больше. Это требовало актерства, которое было ему чуждо, но каким-то удивительным образом перекликалось со смутными и фантастичными воспоминаниями о вчерашнем дне.

— Так вот почему… — произнес Конни, — …такая щедрость вчера.

Янсен кивнул, даже чуть стыдливо.

— И какова твоя роль в этом?

— Я пришел сюда не для того, чтобы ты меня расспрашивал, — ответил Янсен. — У меня четкие указания.

Эксперт обвел взглядом стены, как будто только теперь осознал особенности этой конторы — а может быть, просто стараясь произвести впечатление расслабленности. Но он уже проиграл — и, возможно, даже понял это.

— Ну? — повторил он.

— Это было бы грубейшим преступлением, — ответил Конни. — Против личной тайны, против того доверия, которое предприятие заслужило за пятьдесят лет работы… Эта секретность касается как отдельных граждан, так и высокопоставленных чиновников… — Конни нравились эти слова — возможно, потому, что были неоспоримой правдой. — Нарушить эту секретность — значит совершить самоубийство, более того, покушение на всю нашу отрасль…