Золото Хравна - Мария Пастернак

— У Орма Лодмунда есть потомки в Эйстридалире. Знаешь ли ты Стурлу Купца, сына Сёльви? Они вместе с Никуласом Грейфи воевали в ту кампанию против датчан, еще при короле Хаконе Старом.

— Тогда и я должен бы его знать, хоть и не припомню. Мы с Никуласом в те времена были неразлучны.

— Стурла — единственный наследник Орма Лодмунда.

— Коли так, то и все золото должно было достаться ему.

— Если только оно вообще существовало, это проклятое золото! — вздохнул Торлейв.

И он рассказал Гамли о том, что привело его на Воронов мыс.

Гамли слушал не перебивая.

— Темная история, — сказал он, когда Торлейв закончил. — Темная и грязная. И плохо, что тут замешан Нилу с Ягнятник. В наших местах он появлялся редко, но я наслышан о нем. Когда происходит такое — мечу не лежится в ножнах. А кто в наше время может быть уверен, что не окажется вдруг человеком, лишенным мира, вот так, как ты теперь?

— Я не стану просить тебя о помощи для себя, Гамли, сын Торда. Помогать мне — навлекать неприятности на свою голову. Но если мне удастся вызволить Стурлу, сможешь ли ты помочь ему и его дочери?

Гамли прижал руку к груди.

— Даю слово, что сделаю это!

— Я бы должен уйти из твоего дома и переночевать где-нибудь в хлеву. Тогда никто не сможет спросить с тебя за то, что ты дал мне приют.

— Я хозяин постоялого двора! — вскричал Гамли и стукнул кулаком по столу. — Я даю приют всякому, кто о нем просит. Никто еще не сказал мне, что Торлейв, сын Хольгера, — преступник, никто не объявлял это в церквях по всей округе. И деревянную стрелу с грамотой, в которой было бы указано твое имя, мне никто не приносил. Ешь, пей и спи спокойно! Меня не в чем обвинить!

— Что это ты расшумелся? — спросила Ланглив, войдя в горницу. — Дети давно спят!

— Куда ты положила мой точильный камень, женщина? — перебил ее Гамли.

— Он в сундуке, в сенях, — спокойно отвечала Ланглив. — А зачем тебе?

— Пришло время наточить мой меч! — величественно произнес Гамли.

— Иди лучше спать! — Ланглив откинула за спину белые крылья полотняной головной повязки. — Вон вино-то в склянке как поубавилось! И гостю нашему давно пора отдохнуть. Он устал, а ему в дорогу с утра.

— Мне тоже в дорогу! — сказал Гамли. — Я иду с тобою, Торлейв, сын Хольгера!

— Оставь, Гамли, — покачал головою Торлейв. — Что тебе до моих дел?

— Должна же существовать справедливость на этой земле!

— Мне всегда казалось, что есть вещи поважнее справедливости, — сказал Торлейв.

Ланглив внезапно посмотрела на него со вниманием.

— Какие, например? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Например, милосердие.

— Говорите вы прямо как епископ! — вздохнула Ланглив. — Пойдемте, провожу вас в вашу спальню!

Она взяла горящую свечу и плавной походкой вышла из горницы.

— И что вы такое сказали моему Гамли? — спросила она, когда Торлейв нагнал ее. — Он уже полтора месяца не вспоминал, что ему надо наточить меч.

— А раньше часто вспоминал?

— Бывало, что и по два раза на дню, — призналась она.

Назавтра было воскресенье, и хозяйка, заложив с утра сани, уехала вместе с дочками и работниками в церковь. Гамли остался дома, и Торлейв так и не понял, вправду ли он собирается идти с ними к Фискеверу, или благодаря вмешательству Ланглив пыл его уже поостыл.

Вильгельмина подошла к Торлейву, подставила щеку для поцелуя. Он впервые заметил, как осунулась и исхудала она за неделю пути, как истончились кисти ее рук и шея. Сердце Торлейва сжималось от любви и жалости. И все же она казалась ему прекраснее, чем когда-либо. Он часами мог бы смотреть в ее лицо, на тонкую переносицу с легкой россыпью веснушек, на детский рот — как трогает ее губы тихая улыбка, как появляется ямочка на ее щеке.

Вильгельмина расчесала волосы и заплела их в длинную косу, в три пряди, как подобает невесте. Это тронуло Торлейва, он поцеловал пушистый конец косы.

— Жаль, что мы не можем пойти на службу, Торве, — вздохнула Вильгельмина, — помолиться в храме за бедного моего Стурлу.

— Я просил Ланг лив молиться за всех нас, — сказал Торлейв.

Покуда они завтракали и собирались, приготовился к походу и Гамли. Он вышел на двор в тот момент, когда Вильгельмина затягивала узел на своей торбе: Ланглив дала им в дорогу лепешек, сыра и свежей пахты во фляге.

Торлейв не мог не удивиться перемене, произошедшей с хозяином постоялого двора. Он распрямился и будто стал выше ростом. На нем больше не было вчерашнего мешковатого кафтана. Грудь Гамли обтягивал стеганый безрукавный гамбезон, надетый поверх короткой овчинной куртки. На голове у него был маленький войлочный каль — из тех, что надевают обычно под боевой шлем. На бедре висел меч в позолоченных, но давно истершихся ножнах, а за спиной — небольшой охотничий арбалет.

— Я вижу, ты экипировался на славу, — сказал Торлейв.

— Было время, с этим мечом в руках я сражался против датчан, — отвечал Гамли. — Вы-то с нею, — он кивнул на Вильгельмину, — тогда, поди, и не родились еще.

— Я уже родился. Вот Мины еще не было. А что же Ланглив? Она отпустила тебя?

Гамли подкрутил усы и дугою изогнул бровь.

— Она женщина! Конечно, она не хотела меня отпускать, но что она могла поделать? Она же понимает, что она жена воина.

Торлейв не удержался от улыбки.

— Я сказал ей, что должен проводить вас, иначе вы, не ровен час, заблудитесь в лесах за рыбачьим поселком, — пояснил Гамли. — Дикие места: море, скалы да лес. Думаю, твоего отца следует искать там, Вильгельмина.

— Спасибо вам, хёвдинг Гамли.

— Ни к чему это «вы», да еще «хёвдинг», — возразил Гамли. — Просто Гамли, и на «ты»!

— Кто же останется на дворе, если ты пойдешь с нами? — спросил Торлейв.

— А там, в поварне, кухонная девчонка, Стина, — Гамли махнул рукой. — У нее зубы болят, и она не пошла на службу. Да две собаки на дворе — Мощный да Лохматый.

Утром море утихло, волны лишь перебирали ледяную кашу у самого берега. Вода посветлела, стала голубовато-зеленой.

— Гамли, где ты познакомился с Никуласом Грейфи? — спросил Торлейв, когда они шли вдоль берега. Редкие снежинки летели с белесого небосклона им в лицо, таяли на губах.