Юродивый - Сергей Шхиян

— Тогда считай, что тебе повезло. Знаешь, с кого я этот камзол снял?

— С нищего! — подсказал он.

— Да не очень-то он нищим был, если такой кинжал имел, — сказал я, показывая оружие, — ты о Селимке-крымчаке слышал? Так вот это его камзол!

Кажется, покойный Селим и правда, был легендарной личностью. Лицо у Дикого сразу стало серьезным.

— Ты с Селимкой совладал? — недоверчиво спросил он, — Быть того не может!

— Кинжала мало, могу его саадак показать. Ты не смотри, что я так одет, меня спящего обокрали. Пришлось селимкины тряпки надеть. Это его кровь, — указал я на бурые пятна на груди.

— Да! — только и смог сказать стрелец и почесал затылок. — Сколько воинов за ним гонялось, а он, значит, тебе, Юрьев, достался. Повезло!

— Лучше бы я не его, а тебя в лесу встретил, — подмигнул я, — теперь бы в красном бархатном кафтане щеголял!

Дикий сначала не понял юмора, потом шутка до него дошла, и он рассмеялся. Напряжение прошло, и мы теперь улыбались друг другу.

— А теперь говори, сколько хочешь за всех чохом? — спросил я. — Сначала дело, все остальное потом.

— Твой родич по две ефимки за мужика платит, по одной за бабу. Всего значит десять. Собаку, я тебе как своему уступлю, давай за все десять монет и в расчете.

Вообще-то с деньгами в эту пору была большая путаница. Своих монет на Руси не чеканили, пользовались европейскими, реже восточными, потому на разнице в курсе всегда можно было нажиться или погореть. В доставшейся мне от Селима казне, были только золотые монеты, серебра не было. Искать же по карманам в присутствие стрельца ефимки убитого разбойника, я не хотел, незачем ему было знать, сколько у меня денег.

— Хочешь за всех получить червонец? — спросил я, показывая ему венецианский цехин.

— Маловато будет, — равнодушно ответил стрелец, — плати лучше серебром.

— Хорошо, бери два, этого будет с избытком.

Дикий кивнул и забрал золотые монетки.

— Мы у вас тут отдохнем до вечера, — не столько спросил, сколько довел он до сведения. — А потом пойдем на охоту. Афанасию Ивановичу еще беглых приводить?

— Пока не нужно, — ответил я, с нетерпением ожидая, когда он, наконец, уйдет. — Иди, отдыхай, а мне еще собаку посмотреть нужно, что вы ей сделали.

Я кивнул Ульяне и мы с ней пошли к плененному псу.

— Что случилось? — спросил я, как только мы с ней остались одни.

— А, — девушка беззаботно махнула рукой, — заснула в лесу, они меня и схватили.

— Почему же ты им глаз не отвела, у тебя же это здорово получалось?

— Как же я могла, что ты такое говоришь? — притворно удивилась она, но, увидев, что я спрашиваю серьезно, объяснила коротко. — Нельзя было.

— А что со станцией, ну, с дедом Антоном?

Антоном звали диспетчера со станции времени, который очень умело, прикидывался стариком лешим.

— Его отозвал совет, — грустно объяснила Ульяна, — а на его место прислали такого…

Она не придумала, как лучше, вернее, хуже, охарактеризовать приемника Антона, просто, пренебрежительно махнула рукой:

— Скоро сам его увидишь…

Когда средневековая девочка — колдунья говорит, что лешего «отозвал совет», поневоле откроешь рот и остановишься как вкопанный.

— Отозвали, — повторил я фальшивым голосом и пошел дальше. — Ну, надо же…

— У него ведь уже пенсионный возраст, — объяснила она.

— Ну да, если пенсионный, — повторил я, больше не останавливаясь от удивления, — тогда другое дело…

— На его место прислали Юникса, а он полный отстой, — тараторила она, — он так меня достал…

— Приставал что ли? — спросил я уже ничему не удивляясь, даже жаргонным словечкам из совсем другой эпохи.

— Если бы, — совсем по-женски, усмехнулась она. — Он просто редкая зануда и отстой. Когда мне надоело сидеть с ним на болоте, я решила развеяться и дядьку навестить…

— Теперь понятно, — сказал я, садясь перед Полканом на корточки. — Погоди, потом расскажешь, я сначала собаку освобожу.

— Как же тебя, Полкан, в волчью яму провалиться угораздило?

Пес тяжело вздохнул, отвернул морду и терпеливо ждал, когда я его распутаю.

— Говорил я тебе, оставайся со мной, — упрекнул я, проверяя, нет ли у пса серьезных повреждений. — Встать можешь?

Полкан с трудом поднялся на широко расставленные лапы. Стоял покачиваясь. Потом покрутил головой и широко зевнул.

— Он кто, оборотень? — заинтересовавшись, спросила Ульяна.

— Нет, просто очень умная собака, поумней некоторых людей.

Девушку такое объяснение не удовлетворило, и она долго пристально рассматривала пса, потом покачала головой:

— Что-то не похож он на собаку, Точно не оборотень?

— Точно, как и ты не колдунья и не ведьма. Или, все-таки, ведьма?

— Не… Скажешь тоже…

— Ладно, ты мне не мешай, я Полкана лечить буду. Иди, помойся и поешь. О своем Юниксе потом расскажешь. Тебе стрельцы ничего плохого не сделали? Ну, в смысле, не обидели, — напоследок спросил я.

— Не, один правда попытался, так я его так заколдовала, что теперь он до конца жизни больше ни одной бабы не обидит, — хихикнула она.

Ульяна ушла, а сел прямо на землю, благо состояние платья это позволяло, уложил рядом пса и провел легкий сеанс экстрасенсорной терапии. Долго заниматься этим на глазах у всех было нельзя. Судя по моим внутренним ощущениям, Полкана сильно избили, скорее всего, палками, но ничего опасного для его жизни, я не почувствовал.

— Все, вставай, — сказал я ему, — жить будешь.

Теперь он встал довольно легко и больше не качался. Я тоже поднялся с земли, и мы вместе пошли к господской избе. Непрошенных гостей здесь видно не было. Возле дома праздно шаталось только несколько дворовых. Один из них мне сказал, что все стрельцы в гостевой избе. Стряпухи отнесли им туда еду, и теперь они, скорее всего, обедают.

Все как-то начало образовываться, нервное напряжение отпустило, и я решил передохнуть.

Марфа, спала, глубоко зарывшись в перину. Я на нее полюбовался и чтобы не разбудить, на цыпочках пошел к дверям, но она проснулась и спросила, кто шумел внизу.

— Дворовые решали, что им делать дальше, — ответил я. — Пока все тихо, поспи еще.

— А ты сейчас куда?

— Схожу к Дарье и Степану, узнаю, как у них дела.

— Может, останешься? — невинным голосом спросила девушка и так сладко потянулась, широко разводя руки в стороны, что я чуть не поддался соблазну и не вернулся к ней. Однако чувство долга победило.