Ленинградский фронт - Леонид Маляров

Еще у нас было задание — устраивать засады на Киевском шоссе, караулить машины. Но долгий бой мы не могли вести, загоралась машина — мы отходили. Вооружение у нас было неважное: армейские старые винтовки, карабины, автоматы ППШ. Было два ручных пулемета Дегтярева и одно противотанковое ружье. Трофейное оружие было, но наши боеприпасы к нему не подходили.

Местные жители нам помогали. Немцы рассчитывали, что крестьяне обижены коллективизацией и будут против советской власти. Но Гитлер не учел русскую душу. Какие бы ни были обиды, они забываются у русского человека, если главная цель — защита Родины от захватчиков.

Немцы нас боялись и в лес не ходили. В декабре 1943-го, накануне Нового года они устроили карательную операцию. Против нас вышло человек 500, причем было много финнов, все прекрасно вооружены. На Киевском шоссе стояли их танки и орудия. Нашелся предатель, который вывел немцев на наш отряд. Пришлось отойти. Мы отправили в соседний отряд, в деревню Заречье, за помощью. У них была целая рота автоматчиков. Когда они подошли, завязался бой. Немцы стали отступать, а мы их все теснили. Больше они к нам не совались.

Когда прорвали блокаду, к нам навстречу шла 42-я армия[43]. Из штаба Ленинградского фронта дали указание взорвать Торошинский мост. Это большой железнодорожный мост через реку Пскову недалеко от Пскова. В подрыве участвовали почти все отряды нашей бригады. Мост мы взорвали своевременно, но потеряли 26 человек. Немцы уже отступали, а тут у них на 82 часа движение застопорилось. Потом мы устроили взрыв в кинотеатре в Порхове. Там 714 немцев погибло. У нас каждый день какой-нибудь отряд уходил в засаду взрывать дорогу или мост. За один месяц 78 эшелонов было нами взорвано. Так что я считаю, что наша партизанская борьба сыграла очень большую роль в освобождении Ленинграда от блокады. На территории Ленинградской области сражалось 35 тысяч партизан.

Когда закончилась война, нас чествовали наравне с бойцами Красной армии. А вот после «Ленинградского дела» было арестовано все руководство партизанского края. И хотя их потом реабилитировали, о партизанской борьбе как-то перестали говорить, вообще не вспоминали. А ведь среди нас было 19 Героев Советского Союза, а сколько рядовых героев!

Окунев Михаил

Мы в Сиверской организовали такое собственное партизанское движение. Собралось 5 семей лесников во главе с лесничим Вырицкого леспромхоза Пятиным Евсеем Александровичем. В 1943 году начался массовый угон трудоспособного населения. И мы из страха, что могут угнать, стали договариваться, как уйти в лес.

В начале ноября мы сделали землянки в лесу между Вырицей и Гатчиной, завезли туда продукты питания, даже корову привели. Находились там до конца декабря. Но нашлись люди, которые доложили немцам о нас, наши же бывшие солдаты и офицеры, которые теперь у немцев занимались вылавливанием и уничтожением партизан. Нас окружили, с выстрелами, со взрывами и направили в штрафной лагерь в Выру.

Это был самый страшный лагерь, через который прошли десятки тысяч людей, многие там и остались. Он был страшнее лагеря в Гатчине. Там использовались изощренные пытки: все, что можно было придумать, то над людьми и делалось. Люди просто уничтожались. Состав заключенных в течение месяца 2–3 раза менялся. То есть лагерь заполнялся, а потом счет шел только на убывание.

Мне повезло, из Выры меня с группой узников отправили в другой лагерь, в Прибалтику, в район Даугавпилса. Там, кроме русских и прибалтов, находились поляки, французы, англичане. Им помогали от Красного Креста, а к русским было ужасное отношение. У меня сестра погибла в этом лагере.

В июле 1944 года нас освободили наши войска, я сразу вернулся в Пушкин и в военкомате написал заявление с просьбой отправить меня на фронт. Попал в заградительный отряд. Это уже не те заградотряды, которые существовали в начале войны. Мы находились непосредственно в строевых частях и были чем-то типа милиции, следили за порядком, не занимались никакими расстрелами. Осенью 1944 года я попал в 36-ю стрелковую дивизию, в школу снайперов, окончил ее и довоевал до Победы снайпером.

Маляров Игорь

В нашей деревне не было партизан. Но в соседней, в Завруях, был Стенька Хоботенок. Я не знаю, какая у него была связь с партизанами, но его расстреляли каратели вместе со всей семьей, вплоть до грудного ребенка.

Спокойнее всего было, когда в деревне квартировали немцы. Тогда порядок был, и никого не убивали. А приходили партизаны — искали предателей, убивали. За партизанами каратели приходили, расстреливали тех, кто помогал партизанам. И, кстати, провокации были. У нас такая Ирина Назарина жила. К ней пришли якобы партизаны, а она среди них узнала власовцев. И сразу закричала: «Партизаны! Партизаны! Спасайтесь!»

Когда мне было 9 или 10 лет, немцы выдали мне паспорт. Там не было фотографии, но было написано, какого я роста, телосложения, какой цвет глаз и так далее. Жаль, не сохранился. Настолько все были напуганы, что, когда наши пришли, освободили, мы все документы немецкие в печке сожгли. А интересно было бы сейчас на них посмотреть.

Когда немцы уходили, они сжигали дома и зверствовали. Мы спрятались всей деревней в лесу. Но старики наши были боевые: кто в Первую мировую воевал, кто даже в Японскую. И один пошел в разведку в соседнюю деревню. А с ним Миша увязался, наш деревенский дурачок. У него с головой было не в порядке, но он был безобидный и все его любили, хотя дети и дразнили. Старик пошел в деревню, а Мишу в лесу на окраине спрятал. Но тут деду русские разведчики встретились, говорят: «Иди домой, отец, наши уже идут». Он побежал, радостный. А Мишу-дурачка не найти. Наконец, нашел — у дороги лежит, его каратели застрелили. Когда уходили, он им на дороге попался. А немцы таких дураков не любили.

Мы вернулись домой. Через несколько дней пришли наши. Освободили нас. А когда освободили, солдаты яму с картошкой раскопали и все съели. Мы потом голодали.

Я помню, в карты резался с советскими офицерами, все — молодые ребята. Обыгрывал их постоянно. Так им понравился, что они предложили мне с ними ехать, стать сыном полка. Но дед мой сказал: «Отец родной с войны вернется и его заберет. Нечего ему в сыновьях полка делать».