Без ума от тебя - Дженифер Крузи

— Спасибо на добром слове. Весьма романтическое сравнение. А теперь проваливай.

— Тебе было хорошо со мной, — настаивал Ник.

— Да, недурно, — согласилась Куинн, избегая смотреть ему в глаза.

— Тебе было очень хорошо. — Ник уперся рукой в стену над ее головой, и Куинн залилась краской оттого, что он стоит так близко. — Мы можем попытаться вновь. Почему все удовольствие должно достаться Джессону и Tee? He хочешь поговорить со мной о Шекспире?

— Ты не знаешь Шекспира, — съязвила Куинн.

— «Нет любви прощенья, коли она покорна всем ветрам»[1], — продекламировал Ник. — Я всегда был верен себе. Но я не дурак. Отныне никаких больше «Флитвуд Мэк». А жаль: у них есть замечательные вещи.

Куинн озадаченно уставилась на него.

— Где ты вычитал этот сонет? Их что — уже публикуют в пособиях по ремонту автомобилей?

— В колледже. Я отслужил в армии, чтобы заработать на обучение. Основная дисциплина — предпринимательство, дополнительная — английская литература. Очень помогает соблазнять женщин. «В гробу уютно и темно, но он не место для лобзаний». Разве не жаль умереть, так и не успев еще раз насладиться друг другом?

— Как-нибудь переживу.

Ник наклонился еще ближе, почти прикасаясь щекой к ее лицу, и прошептал:

— Вернись ко мне, Куинн. Ты не пожалеешь, клянусь.

Его губы были так близко, что Куинн захотелось впиться в них — прямо здесь, на сцене, на виду у всех.

— Нет. — Она так растерялась, что сама не ведала, что говорит. — Отойди от меня. Люди смотрят.

— Черт с ними, — отозвался Ник, но Куинн отстранила его и направилась к Эди, чувствуя себя совершенно разбитой.

— Ты в порядке? — спросила Эди. — От тебя так и пышет жаром.

— Пытаюсь вспомнить, почему отказала Нику. — Куинн тряхнула головой. — У меня была какая-то веская причина.

— Из-за «Флитвуд Мэк», — предположила Эди.

— Мне нравится «Флитвуд Мэк», — возразила Куинн, но, хорошенько приглядевшись к бледной, потерянной Эди, тут же забыла о своих неурядицах. — Что с тобой? Ты заболела?

— Все в порядке, — заверила ее Эди. — Честное слово.

— Это все Дэ Эм, — заявила Куинн. — Что он натворил?

— Он получает жалобы от родителей.

Куинн нахмурилась:

— Из-за постановки? Этого не может быть. Мы…

— По поводу моего морального облика. — Эди побледнела еще больше.

— Твоего морального облика? — Вспомнив гаденькую улыбочку Бобби, Куинн вскипела от ярости. Подлая крыса! — Родители здесь ни при чем. Это все выдумки придурка Бобби. Не волнуйся, я все улажу. Завтра же утром заставлю его пожалеть о том, что он вообще появился на свет.

— Он здесь? — спросила Куинн утром, перед началом занятий, и Грета кивнула. Она выглядела усталой, и Куинн решила выяснить, в чем дело, но прежде всего следовало расправиться с Бобби.

Она ворвалась в директорский кабинет.

— Роберт, ты слишком далеко зашел.

— Грета, где кофе? — крикнул Бобби, и из приемной послышался голос секретарши:

— На углу моего стола.

— Так принеси его сюда, черт побери! — раздраженно потребовал Дэ Эм.

«Ах ты, подонок!»

— Роберт, перестань изводить Грету, — сказала Куинн.

Секретарша принесла кофе и поставила перед Бобби.

— Неужели это так трудно? — спросил Бобби, но Грета с завидной невозмутимостью пропустила его слова мимо ушей и удалилась. — Придется ее уволить. — Бобби пригубил кофе и, поморщившись, добавил: — Холодный. Как всегда.

— Роберт, ты слышишь меня?

Бобби отставил чашку.

— Пора ее выгнать, — сказал он, и Куинн вздрогнула.

— Кого? Грету?

— Нет, — ответил Бобби. — Хотя Грета тоже у меня на заметке. Но я говорил об Эди. Таким, как она, не место в школе.

Куинн с трудом подавила желание закричать на него.

— Она преподает здесь уже тридцать лет, — сказала Куинн, овладев собой. — Три года назад ей присвоили звание лучшего учителя штата. Школьники боготворят Эди. Родители просят зачислить своих детей в ее класс…

— Так было прежде, — перебил ее Бобби. — Теперь родители слышать о ней не желают.

— Какую еще гадость ты подстроил? — осведомилась Куинн, заранее зная ответ.

— Когда мне звонят родители, я обязан сообщать им правду. Я считаю, что наши преподаватели должны иметь незапятнанную репутацию…

— Зачем тебе звонят родители? — Куинн облокотилась о стол, мечтая об одном: хорошенько врезать по этой наглой морде. — Скажи честно, ты ведь сам распустил эти слухи? Ты шепнул двум-трем людям, будто бы моральный облик Эди оставляет желать лучшего, они начали чесать языками, а потом…

— Она лесбиянка, — отрезал Бобби. — Причем не скрывает этого. Ее влияние дурно воздействует на школьников. Достаточно взглянуть на Тею Холмс.

— Чем тебе не нравится Тея? — изумилась Куинн.

— Мне не нравятся ее черные одеяния и грубые башмаки.

— Ты шутишь, надеюсь? Подобной тупости я не ожидала даже от тебя. Тея одевается в стиле «гранж». Все ее сверстницы носят то же самое. И кстати, имей в виду: распознать лесбиянку по обуви невозможно. — Куинн покачала головой, внезапно ощутив такую ненависть к Бобби, что сама поразилась силе своего чувства.

— Она представляет опасность для наших детей.

— Чем? — Голос Куинн дрогнул.

— Своим влиянием.

— Ну да, еще бы! Лесбиянство — крайне заразная болезнь. Вчера я пила кока-колу в обществе Эди и мне вдруг нестерпимо захотелось переспать с Дарлой.

— Тебя я ничем не оскорбил. — Бобби дал задний ход.

— Напротив. Ты оскорбил нас обоих. — Куинн вперила в Бобби яростный взор. — А теперь послушай, жалкий червяк. Если вздумаешь причинить Эди еще какую-нибудь неприятность, я начну против тебя войну и заставлю пожалеть о том, что ты живешь на белом свете.

— Это угроза?

— Еще какая, черт побери! Лучшее, что я могу сделать для школы, — это избавить ее от тебя раз и навсегда. И не думай, что мне это не под силу. Если начнешь наезжать на меня, я перестану тебя обходить и пройду насквозь. Оставь Эди в покое.

Куинн рывком повернулась и увидела Марджори Кантор. Та стояла в дверях, замерев от удовольствия, — видимо, собиралась развеять скуку, поделившись в учительской свежей новостью.

— Ты ничего не пропустила, Мардж? — осведомилась Куинн. — Хочешь, повторю?

— Ну, знаешь! — отозвалась Марджори. — Я лишь хотела передать Роберту опись учебников. — Она выпятила грудь и стала похожа на ощипанного голубя. Марджори воплощала попранное достоинство и оскорбленную невинность, однако глаза ее сверкали.