Приманка для мужчин - Тэми Хоуг

Сунув руки в карманы, он направился к двери.

— Трейс?

Янсен стоял и смотрел на него умными волчьими глазами. Да, такого не обманешь. И пробовать не стоит. Сердце у Трейса екнуло и опустилось куда-то в живот.

— Твоя мама считает, что ты хороший парень. Не разочаровывай ее. Ей и так досталось.

— Да, сэр, — прошептал Трейс, повернулся и, как побитый пес, поплелся наверх. На душе у него было хуже некуда, и он думал, что только чудо поможет ему когда-нибудь стать настоящим мужчиной, таким, как, например, Дэн Янсен.

Звуки старинного гимна поднимались к стропилам риги Хауэров, смешиваясь с чириканьем воробьев и воркованием голубей, с любопытством наблюдавших сверху за происходящим. То был «dos Lob Lied», хвалебная песнь из Ausbund, сборника гимнов, составленного во времена анабаптистских мучеников, в шестнадцатом веке, в Швейцарии. Пели в унисон, без аккомпанемента, и эта музыка ничем не напоминала песнопения, звучавшие в этот же час в лютеранском храме Спасителя или в любой другой церкви Стилл-Крик. Средневековые по духу и ритму старонемецкие строки падали в вечность значительно и весомо, как свидетельство подлинной веры и страданий во имя Иисуса.

Пол риги был чисто выметен, простые дощатые скамьи расставлены ровными рядами. По правую сторону сидели женщины, старые и молодые; многие держали на коленях грудных детей, иные урезонивали уже научившихся ходить малышей, которые ерзали на своих местах, предвкушая многочасовую скуку воскресной службы. Платья женщин, темно-синие, темно-зеленые, черные, мягкими складками ниспадали до щиколоток. Поверх платьев белели жестко накрахмаленные длинные передники, закрывавшие грудь и завязывавшиеся бантом на талии. Ни косметики, ни украшений, ни причудливых шляпок эти женщины не носили. Прически у всех были одинаковые — прямой пробор две туго заплетенных косы, убранные под батистовый воскресный чепец с лентами.

Мужчины сидели по левую сторону от прохода. Мальчишки устроились на постланной у стен соломе. Несколько подростков стояли у самого выхода, то и дело выбегая присмотреть за расседланными и привязанными в конюшне лошадьми. За скамейками на полу рядами лежали широкополые соломенные шляпы. Как и женщины, мужчины были одеты почти одинаково, отличаясь друг от друга только цветом волос и длиной бород. Некоторые пришли на службу в строгих черных сюртуках, другие, по летнему времени, ограничились воскресными жилетами.

Аарон стоял у открытой двери, готовый, на правах хозяина, помочь опоздавшим поставить в стойло лошадей. Хотя как будто все уже собрались… Сайруса Йодера не видно, но его Аарон и не ждал: Сайрус, старший из сыновей Мило Йодера, успел нарушить Ordnung в чем только мог. На прошлой неделе старики собрались на совет, где было решено изгнать Сайруса из общины. Так постановило собрание. Теперь никто не заговорит с ним, никто не подойдет близко — такая участь ждет всех, кто ослушается.

Взгляд Аарона упал на старого Мило. У того по лицу струились слезы. Дрожащим голосом он пытался петь старый гимн веры вместе со всеми. Нет, Аарон не мог найти в себе и капли сострадания к старику. У тех, кто крепок в вере, растут послушные, богобоязненные дети. По мнению Аарона, Сайрус полностью заслужил изгнание, а за Мило и остальными его отпрысками надлежало строго приглядывать, ибо они оказались слабодушны. Слабы духом. Не введи меня во искушение.

Он вспомнил о собственной слабости и почувствовал болезненный укол в сердце. Элизабет Стюарт. Его вина, его грех. Его мысли о ней были не христианскими, но плотскими. Англичанка, чужая. Погибель ему, угроза его бессмертной душе. Испытание. Бог послал ему испытание. Бог свел их, чтобы проверить его силу и крепость в вере.

А он не выдерживал.

Надо стараться лучше, надо молить о вразумлении. Если суждено ему стать орудием в руках божьих, надо отринуть недостойные мысли, очиститься от вожделения к этой женщине. Она чужая ему, и ей чуждо все, во чтоон верит.

Молитвенно сложив руки, он запел громче. Собрание перешло к следующему псалму: «И воле господней предам мою жизнь, и пусть правосудье свершится».

В дверях появился пресвитер в сопровождении двух служек и дьякона. Они прошли по проходу между скамьями, обмениваясь рукопожатиями с теми, кто сидел ближе. Аарон посторонился, чувствуя себя недостойным пожать руку служителю веры. Сегодня он проведет весь день в молитвах и размышлениях. После службы, когда все разойдутся, пойдет к реке, к своей Сири, и останется там, у родных могил, пока господь не подскажет ему, как смирить бурю чувств, как успокоить душу.

Эймос Шрок, маленький, высохший от старости, с жидкой седой бородкой, свисающей с подбородка, как клочья мха со ствола дуба, выступил вперед и мягким, теплым голосом начал проповедь.

— Все те, кто жаждет справедливости, узрят господа нашего Иисуса, когда Он придет, не во плоти, но в духе святом.

За его спиной не было ни алтаря, ни распятия; на Эймосе не было пышного облачения. Одетый как обычно, он только держал в руках раскрытую, потрепанную Библию на немецком языке. Не было высоких витражных окон, сквозь которые лились бы на головы собравшихся Цветные лучи; ничем не затененный солнечный свет проникал в слуховое оконце под крышей, пыльным столбом золотого света озаряя седую голову Эймоса и стену риги с поблескивающими на солнце соломинками.

После первой проповеди все, кроме самых немощных, преклонили колена для молитвы. Мальчишки, сидевшие на хрусткой соломе, распростерлись ниц и склонили головы. В наступившей тишине были слышны только стук копыт и ржание лошадей в стойлах, да под крышей ворковал голубь. Аарон опустил голову и крепко зажмурился.

Громкий навязчивый звук, будто со всей силы лупили молотком по дереву, ворвался в его мысли, зубной болью отдаваясь в голове. Аарон попробовал начать молитву заново, но грохот делался все громче, вот вступил второй молоток, за ним третий, а потом покой воскресного утра разорвал визг циркулярной пилы.

Аарон поднял голову, выглянул в открытую дверь. Через дорогу, против фермы его родителей, где в ряд выстроились черные фургоны приехавших со всей округи членов общины, стояло с полтора десятка машин. Даже издалека Аарон видел, как копошатся на стройплощадке люди.

Пресвитер начал читать из Нового Завета, возвышая голос, чтобы заглушить враждебный шум чужого мира. Молящиеся поднялись с пола. Несколько голов повернулось к дверям. Лица из просветленных становились угрюмыми и тревожными. Двое подростков проскользнули к выходу мимо Аарона. Он пошел за ними; оба стояли у дороги и глазели на стройку и машины.

— Займитесь делом! — вскипая от ярости, прикрикнул он.

Мальчишки послушно кивнули и наперегонки побежали к стойлам, проверить, как там лошади, хотя, конечно, в стойлах все было в порядке. Хмурясь, Аарон стоял, поставив руки на пояс, и смотрел через дорогу.

У этих англичан ни к чему нет уважения. Ни к ближним, ни к богу, ни к праздничному дню. Один из них не успел остыть в земле, а они уже работают на его стройке, да еще в воскресенье. Это было кощунство, тяжкий грех, плевок в лицо всем, кто соблюдал заповеди. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмый — суббота Господу Богу твоему: не делай в оный никакого дела.