Движущая сила - Дик Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
— Естественно. Они очень малы. Используйте мыло.
Бред какой-то.
— Намочите кусок мыла, — продолжил Куипп, — и потрите им коня. Если обнаружите на мыле коричневые точки, будьте уверены, это клещи.
— Но они не погибнут?
— Мой приятель сказал, что, может, и нет, если вы поторопитесь, хотя вообще это не имеет значения. Да, кстати, привезите на анализ и кровь вашего животного.
Я уже было открыл рот, чтобы сказать, что потребуется не меньше часа, чтобы вызвать ветеринара, как вмешалась Лиззи:
— У меня в ванной, в шкафчике, есть игла и шприц. Остался еще с тех времен, когда я жила дома. Помнишь мою аллергию? Воспользуйся им. Я его увидела, когда была у тебя.
— Но, Лиззи...
— Пойди и сделай, — приказала она, а голос Куиппа добавил:
— Будем ждать вас дневным рейсом. Позвоните, если задержитесь.
— Хорошо, — ответил я как в тумане и услышал щелчок на другом конце провода. Да, это тебе не рассеянный ученый. Вполне подходит Лиззи.
Мне не хотелось даже думать, как прореагирует Петерман, когда я начну втыкать в него иглы. Я поднялся наверх, в маленькую розово-золотую ванную комната у Лиззи и обнаружил шприц там, где она и сказала, в шкафчике с зеркальной дверцей. Одноразовый шприц был в матово-белом пакетике и казался слишком миниатюрным, чтобы он мог годиться для лошадей. Однако так велела Лиззи, поэтому я взял его, схватил кусок мыла, намочил и направился в сад к старику Петерману.
Он пребывал в полной прострации. Я слегка придержал его за гриву, нашел на шее вену и мягко всадил в нее иглу. Он даже не вздрогнул, как будто ничего и не почувствовал. Выяснилось, что мне по неопытности потребуются две руки, чтобы набрать в шприц кровь, но он все равно остался стоять неподвижно, как во сне. Маленький шприц быстро наполнился красной жидкостью. Я выдернул иглу, отложил шприц в сторону, взял мыло и потер им голову и шею Петермана. Я не поверил своим глазам, когда после нескольких движений обнаружил на белой поверхности мыла легко различимые коричневые точки.
Петерман все так же безразлично стоял, пока я упаковывал мои трофеи в мягкую бумагу, а затем в полиэтиленовую сумку, которую захватил на кухне. Я машинально поднял руку, чтобы потрепать старика по шее в знак благодарности, но внезапно замер. А что, если я при этом перенесу клещей на себя? А вдруг это уже произошло? К чему эго может привести? Я и не подумал надеть перчатки. Пожав плечами и так и не погладив моего старого приятеля, я пошел на кухню, вымыл руки и через пять минут уже катил в направлении аэропорта Хитроу.
Из машины я позвонил Изабель.
— Куда ты едешь? — переспросила она.
— В Эдинбург. Будь лапочкой и переключи до моего возвращения все телефоны на себя. За отдельную плату, разумеется.
— Ладно. Когда ты вернешься?
— Через пару дней. Я буду позванивать. Мне повезло, и я добрался до аэропорта без помех, поставил машину на временную стоянку и успел купить последний билет на самолет, улетающий в полдень. Правда, пришлось побегать. Моим единственным багажом был полиэтиленовый мешок и пакет из сейфа с деньгами. Одет я был в джинсы и теплый свитер, который обычно ношу на работе. Остальная публика в самолете щеголяла огромными белыми шарфами и громко распевала веселые песни, сопровождая пение самыми непристойными жестами. Жить становилось все труднее. Я поставил пакет на колени и весь час до приземления проспал. "
Лиззи встречала меня в аэропорту вместе со смуглым безбородым мужчиной, больше похожим на инструктора по горным лыжам, чем на профессора органической химии. Впечатление усиливалось яркой спортивной курткой, как будто он только что спустился с горы.
— Куипп, — представился он, протягивая руку. — А вы, полагаю, Фредди.
Я в ответ поцеловал Лиззи, что можно было расценить как ответ на его вопрос.
— Говорила же, что ты приедешь, — сказала Лиззи. — Он доказывал, что тебе не успеть. А я заявила, что у тебя жокейские привычки и ты носишься по стране со скоростью урагана.
— Если быть точным, — заметил я, — по пересеченной местности ураганы движутся медленнее. Куипп рассмеялся.
— И то правда. Скорость продвижения не более двадцати пяти миль в час. Верно?
— Верно, — подтвердил я.
— Тогда пошли. — Он взглянул на пакет. — Привезли? Мы едем прямо в лабораторию. Нельзя терять время.
Куипп вел свой «Рено» с большим мастерством. Мы остановились у черного входа здания, напоминающего частную больницу, и вошли в светлый безликий коридор, который привел нас к дверям с надписью «Фонд Макферсона» черными буквами на зеркальном стекле.
Куипп привычным движением толкнул дверь, и мы с Лиззи проследовали за ним сначала в вестибюль, а затем в комнату с застекленным потолком.
Еще в вестибюле Куипп снял с крючков белые халаты, застегивающиеся у горла и с поясом на талии, и дал нам с Лиззи. В самой лаборатории нас встретил так же экипированный мужчина. Встав из-за микроскопа, он сказал Куиппу:
— Если тут какая-нибудь ерунда, сукин ты сын, я тебя убью. Я из-за этого пропустил международный матч по регби.
Куипп, который отнесся к угрозе совершенно спокойно, представил нам его как Гуггенхейма, местного чудака.
Как и Куипп, Гуггенхейм, судя по всему, предпочитал, чтобы его называли по фамилии. Он был ярко выраженным американцем и с виду ненамного старше моего компьютерного умельца.
— Пусть его молодость вас не смущает, — посоветовал Куипп. — Если помните, Исааку Ньютону было только двадцать четыре, когда в 1666 году он открыл свой бином.
— Буду помнить, — сухо сказал я.
— Мне двадцать пять, — заявил Гуггенхейм. — Покажите, что вы привезли.
Он взял у меня пакет и направился к одному из лабораторных столов, стоящих вдоль стен. Получив время оглядеться, я выяснил, что из всех приборов, имеющихся в лаборатории, я мог узнать лишь микроскоп. Гуггенхейм же чувствовал себя в этой таинственной обстановке, как Рубик со своим кубиком.
Он был худощав, русоволос, глаза выдавали хорошо тренированное умение сосредоточиться. Он перенес одну из коричневых точек на стекло и склонился над микроскопом.
— Так, так, так, тут у нас клещик. Как думаете, что он переносит?
— Я... — начал я было, но выяснилось, что вопрос Гуггенхейма был чисто риторическим.
— Сняли его с лошади, — продолжил он жизнерадостно, — так что, возможно, здесь мы имеем Ehrlichia risticii. Вам приходит на ум Ehrlichia risticii?
— Не приходит, — ответил я. Гуггенхейм поднял глаза от микроскопа и улыбнулся.
— А лошадь больна? — спросил он.
— Лошадь просто стоит, и у нее депрессия, если можно так выразиться.
— Депрессия — понятие клиническое, — сказал он. — Что-нибудь еще? Лихорадка?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!