Сын погибели - Владимир Свержин

— Я согрешил, отец мой, — удрученно потупил взгляд Людовик Толстый, — но сам посуди: этот Бернар везде. Ему внемлет паства, ему присягают бароны, он отрешает от клятвы верности, словно римский понтифик. Ответь мне, Сугерий, где же, наконец, папский легат?

— Без сомнения, он где-то близко. Вести, пришедшие из Рима, свидетельствуют, что Его Святейшество уже направил к нам верного и мудрого человека.

— Направил, — продолжая хмуриться, повторил король. — И что же, этот верный и мудрый человек идет пешком?

Аббат Сугерий воздел руки к небу, демонстрируя, что только отцу небесному известен способ передвижения вышеозначенного легата.

— Какие новости? — с шумом выдыхая, чтобы успокоиться, спросил король.

— Я бы сказал, довольно странные. Прибыл гонец от виконта де Вальмона.

— Что нужно этому мятежнику?

— Он утверждает, что мы упрятали Фулька Анжуйского в Британии, и обещает прислать нам его тело для погребения. Из головы же коннетабль Нормандии рассчитывает изготовить себе кубок.

— Вот еще один добрый христианин, — гневно фыркнул король. — Духовное чадо осиянного божественным светом преподобного Бернара. — Он скривился в недоброй усмешке. — Если злобный боров не выжил из ума и впрямь что-то выведал, то его несостоявшийся зятек очутился в Англии. Хотел бы я знать, каким чертом его туда занесло?

— Не богохульствуй, сын мой, — одернул его Сугерий.

— Хорошо-хорошо… Но все же, мне очень интересно, с чего бы вдруг юному графу Анжу вздумалось плыть в Англию и что он там делает?

— Об этом де Вальмон умалчивает, — пожал плечами настоятель Сен-Дени.

— Де Вальмон, — процедил король, — пора уже вскрыть этот нарыв. Но прежде следует положить конец бесчинствам клервосского выскочки. Покуда он на воле, такие де вальмоны плодятся, точно черви после дождя.

— Что же ты намерен делать, сын мой?

— Послать надежный отряд.

— В Клерво?!

— К нему.

— Людовик, ты — христианнейший король Франции. В день, когда чело твое помазали миррой, принесенной с небес божественной голубкой, ты присягал защищать церковь и блюсти ее интересы!

— Я и желаю защитить церковь и блюсти ее интересы! — непреклонно проговорил государь. — Я не буду штурмовать стены Клерво, а лишь велю перекрыть доступ туда для всякого рода гостей. В первую очередь — моим вассалам и арьервассалам. Такова моя воля, и вплоть до того часа, когда папский легат вынесет свой приговор, без моего позволения никто не войдет и не выйдет из обители! Это решено. Да, вот еще, — король сжал руки и хрустнул пальцами, — де Белькура обезглавить. Завтра же — на площади перед Консьержери. В назидание остальным.

— Людовик?!

— Я не любил своего венценосного собрата Генриха Боклерка. Я всегда считал, что король Англии и как король, и как герцог Нормандии оскорбляет чувство высшей справедливости, присущее всякому доброму христианину. Но мне слишком хорошо известно, как армия бродяг во главе с Бернаром Клервосским вступила в Лондон и как сам Герних Боклерк сложил голову — храбрую и умную голову, — затоптанный толпой бесноватых фанатиков. Я не желаю быть следующим.

* * *

Неровная линия деревьев на горизонте светлела, и ранние птицы начинали щебетать, радуясь приходу нового дня. Заутреня уже окончилась, и аббат Бернар с монастырской стены глядел на ведущую к воротам дорогу. В стороне, почти у самой кромки леса виднелись несколько всадников, над которыми реяло усыпанное золотыми лилиями лазоревое полотнище баньеры.[65]

— И дали мне в пищу желчь. И в жажде моей напоили меня уксусом, — шептал аббат, и слова псалма звучали гневным призывом, обращенным к Отцу небесному. — Да будет трапеза их сетью им, и мирное пиршество их — западнею. Да помрачатся глаза их, чтоб им не видеть, и чресла их расслабь навсегда. Излей на них ярость твою, и пламень гнева твоего да обымет их.

— По-прежнему стоят? — Брат Россаль приблизился к настоятелю и склонил голову для благословения.

— Стоят. Скоро должны меняться.

Точно повинуясь его приказу, из леса выехали с десяток всадников и, что-то кратко обсудив с бывшими в карауле, заняли их место.

— И так пятый день, — заметил брат Россаль. — Вчера кто-то пытался сюда пробраться, спрятавшись в воз с сеном — сено истыкали копьями, беднягу ранили, вытащили на свет божий и куда-то уволокли. Быть может, повесили.

Бернар неотступно следил за горизонтом. Казалось, он не слушал брата келаря, но тот нимало не смущался подобным невниманием.

Вдалеке показался воз, груженный снедью, и выставленный из леса патруль начал тщательно осматривать корзины с капустными головами и мешки с луком. Когда процедура осмотра была закончена, один из всадников довольно грубо спихнул возницу с козел, занял его место и, стегнув кнутом лошадей, направил возок к воротам.

— Виданное ли дело — в христианской стране держать в осаде монастырь?

— «И составили против него заговор слуги его, и умертвили его в доме его», — произнес нараспев Бернар. — Вторая книга Паралипоменона, глава тридцать третья, стих двадцать четвертый. «Поднявший руку на Господа где найдет спасение от гнева Божия?»

Между тем воз подъехал к воротам, те отворились, и монахи споро начали разгружать доставленную в монастырь провизию. Вот уже пятый день каждое утро процедура эта повторялась вновь и вновь. Волею короля никто без его личного соизволения не смел входить в аббатство, и ни один монах — будь то сам настоятель или же последний новиций — не смел выходить из него.

— Преподобный отче, — позвал негромко из монастырского двора один из клириков.

Бернар степенно повернулся.

— Что тебе, сын мой?

— У нас гость.

— Гость? — удивленно переспросил настоятель.

— Да, и он жаждет увидеться с вами. Мы омыли его, но…

Аббат стал медленно спускаться:

— Следуй за мной, Россаль, брат мой. Хорошо бы узнать, кого это Господь посылает к нам в такой час.

«Посланный отцом небесным» гость встречал Бернара Клервосского в одних подштанниках, дрожа от холода и пританцовывая, чтоб хоть как-то согреться. Мокрая одежда валялась рядом, а над чашей вина, поднесенной ему одним из монастырских братьев, поднимался гвоздичный аромат.

— Как звать тебя, сын мой? — обратился к неизвестному взволнованный аббат.

— Жак д’Авеню, — клацая зубами от холода, проговорил юноша столь худощавый, что, казалось, мог бы спрятаться в тени копья. — Я — человек графа Тибо Шампанского.

Глаза Бернара радостно вспыхнули.

— Как же ты пробрался сюда?

— По сточной канаве. Правда, здесь в стене была решетка, и пришлось долго выковыривать один из железных прутьев, чтобы пролезть. Но что ж делать. — Юноша вновь прильнул к чаше с горячим вином.