Дефолт совести - Александр Смоленский

Но пуля-дура прошла меж глаз ему на закате дня. Успел сказать он в последний раз: «Какое мне до всех до вас, а вам до меня...»

Сзади по-прежнему слышалась стрельба. Надо бежать, бежать без оглядки! – эта единственная мысль доминировала сейчас в сознании женщины. Распахнув дверцу автомобиля, Полётова с надеждой разглядела сквозь пелену дождя чернеющий невдалеке лесок. Недолго думая, она стремглав побежала к обочине. Но не успела сделать и трёх шагов, как почувствовала резкий удар и острую обжигающую боль в шее. В следующее мгновение тело её обмякло, ноги подкосились, а перед глазами поплыли красно-жёлтые круги. Женщина повалилась на спину в придорожную лужу. Приложив ладонь к ране, откуда ручьём лилась тёплая и липкая кровь, Алла поняла, что теперь вряд ли кто может её спасти. И умрёт она не от смертельного ранения, а от потери крови.

– Хватит палить, мужики! Машина и так остановилась. Идиоты! Они нужны живыми. Быстро забирайте их багаж. Потом будем разбираться, что к чему, – уже совсем рядом раздавались команды, которые подавал знакомый резкий гортанный голос, который Алла теперь узнала бы из тысяч.

Вот и всё, пришёл конец её земному бытию, совершенно буднично подумала Алла. В уплывающем с каждой секундой сознании женщины калейдоскопом проносились разорванные на клочья эпизоды её жизни. Как ни странно, память выбирала самые счастливые мгновения, которые ей довелось пережить. А умирать, оказывается, совсем не страшно, умиротворённо думала она.

– Ну что, милочка, доигралась? Я же тебя предупреждал, а ты не послушалась. Подумала, что я копался в твоей сраной сумочке, как пошлый грабитель. Дура! Маячок я тебе именно тогда в сумку вправил. Чтоб никуда не делась. Вы же, бабы, без сумок никуда. А ты тем более, всё с одной таскалась... Может, хоть сейчас скажешь, куда дела бумаги?

Прямо перед глазами журналистки под слепящими лучами автомобильных фар возникло ненавистное лицо красавца из южных краёв. Дождевые капли струйками стекали по его впалым щекам, создавая иллюзию, будто мужчина плачет.

– Не надо меня оплакивать, – сказала женщина и слабо улыбнулась мертвеющими губами.

– Ещё язвишь, сука! Где досье, я тебя спрашиваю? – истерично заорал мужчина.

Досье. Опять это проклятое досье. Сколько ещё жертв оно потребует? Одни грешат, а другие расплачиваются за их грехи. Волки и овцы. Господи! Почему так несправедливо ты устроил этот мир? И тебе за это ещё говорить спасибо?!

С этими крамольными, недостойными верующего человека мыслями в широко раскрытых глазах журналистки Аллы Полётовой померк свет. Навсегда.

Последние денёчки бабьего лета генерал-майор юстиции Волин совсем расхворался. Нет, он не простудился или переел грибов, которых в этом году уродилось великое множество. Его болезнь была совершенно другого свойства. У него постоянно кружилась голова. Но не от каких-либо успехов на ниве следствия, а как раз наоборот. Провалы следовали один за другим. Особенно в связи с расследованием серии громких заказных убийств. Волин был в бешенстве от собственной же беспомощности.

Этот основательный и бесконечно трудолюбивый человек ещё ни разу в жизни не получал столько упрёков и оскорблений от непосредственного начальства, как этим утром в кабинете главы ведомства Валерия Беркутова.

Его, прошедшего огонь и воду заслуженного чекиста, едва уцелевшего после трёх ранений в чеченской войне, словно нашкодившего мальчишку, в течение сорока минут руководство распекало как блин на сковороде. Члены коллегии прокуратуры в её нынешнем составе в глазах Волина выглядели не нюхавшими пороха кабинетными крысами, карьеристами с прокурорскими регалиями.

Волин понимал, что шкуру снимают с него неспроста. Ещё до вызова на ковер «доброжелатели» доложили, что опять звонил какой-то очередной кремлёвский чинодрал и в очередной раз требовал от следственной бригады результатов. Следователь даже не стал уточнять, о чём речь. Все были прекрасно осведомлены, чем занимается глава управления: недавними громкими убийствами банкиров и именитой журналистки. Не раскроет? Стало быть, ни ему, ни Беркутову не сносить головы. А мелким сошкам и подавно.

– Да ты пойми, Виталий, – с горечью вспоминал Волин, как сразу после бурного заседания коллегии увещевал его генеральный, давний однокашник и, можно даже сказать, приятель со времён спецшколы. Беркутов явно пытался смикшировать ситуацию. – На президента и правительство тоже наседают все кому не лень. Из Европарламента, Конгресса США, на этих самых Жо восемь, из всяких там правозащитных организаций. Шумиха достигла апогея. Да что мне тебе говорить?! Газет, что ли, не читаешь? Особенно в связи с убийством этой журналистки Полётовой. А мы ни мычим ни телимся...

– Да что ты заладил, Валерка?! Ты-то понимаешь, что все эти убийства заказные? А значит, не-рас-крыва-емые. Пусть ещё вспомнят про убийство Листьева... Тогда совсем уж весело будет. И какого хрена я согласился на это назначение, поддался твоим уговорам? Заметь – твоим, Валерий Харитонович! Твоим! Сидел бы я сейчас у себя на Лубянке, решал бы кроссворды да шахматные задачки! А тут сам чёрт ногу сломит! Чую, плохо моё дело. Вся карьера псу под хвост! Глядишь, так и без пенсии останусь.

– Не каркай. Ты разве забыл, что мы с тобой в одной упряжке? Я сам в этом кресле новичок. – Беркутов с силой ударил по столу. Его лицо напоминало выжатый лимон. Землистое лицо, провалившиеся глаза...

Если генеральный так выглядит, то как выглядит он, подчинённый? – подумал Волин, который давно забыл о нормальном сне в течение хотя бы одной ночи.

– И ни одного реального вещдока? – словно обращаясь к самому себе, спросил Беркутов. Его глаза словно вымаливали надежду.

– Увы. Зато зацепок пруд пруди. Хотя тоже одни предположения и шаблонные версии.

Волин так и не смог добавить начальнику ничего существенного. Уже покидая его кабинет, Виталий Валентинович резко обернулся и сказал:

– Одного я не пойму, Валерий Харитонович.

– Счастливый ты человек. Лично я ничего не понимаю, – грустно улыбнулся Беркутов.

– Сейчас ещё скажи что-то типа: я знаю, что ничего не знаю. Извини, Валерий Харитонович, я ведь не о философии, а о следствии. – Волин попытался вернуть начальника из Сиракуз в центр Москвы, на Большую Дмитровку. – Скажи по совести, кому пришло в голову объединить сразу три безнадёжных дела в одно? Твоя идея? Или кто-то подсказал?

– А что тебе не нравится? Все логично.

– Хороша логика... Ладно! Допустим, убийство Турова на меня повесили по инерции, поскольку я его вёл уже несколько лет. Но на минуточку при этом забыли, что я всю жизнь занимался экономическими преступлениями! А тут – убийство! Где я и где мокруха?! Подожди, старик, не перебивай. Сам собьюсь... Допустим, заниматься кейсом немецкого адвоката – тоже из сферы экономики. Понимаю. Какие-никакие, а деньги, проводки, банкиры. Кстати, должен тебе признаться...

Волина неожиданно замкнуло. Он хотел довести до сведения шефа, что бумаги, о которых только что вспомнил, – всего лишь жалкие копии, которые даже к делу не подошьёшь. Но вовремя остановился. Иначе он должен невольно выдать своего добровольного информатора, отставного полковника ФСБ и старого друга Лёнечку Мацкевича. А этого делать не следовало по многим причинам.