Идеальный маньяк - Алексей Макеев

– Как излагает! Соловьем заливается!.. Основания, гражданин подозреваемый, у нас чрезвычайно веские, – резко посерьезнев, жестко уведомил он. – Если ты считаешь, что посидеть в «обезьяннике» с бомжами и уголовниками гораздо лучше, чем поговорить в гостиничном номере, то сейчас туда и отправишься. Ну так что, «воронок» вызывать?

Охранник кисло скривился, судорожно вздохнул и сдался:

– Хорошо, давайте поговорим.

Они прошли в номер, расположились на стульях у стола, стоявшего в центре комнаты, и на какой-то миг замерли, глядя друг на друга.

Пристально посмотрев на гостя, Гуров категорично уведомил его:

– Байка насчет скаутской татуировки, якобы отображающей символ тотема, никакой критики не выдерживает. Поэтому тратить время на выяснение того, как звали вожатого, который ее наколол, как назывался тот скаутский лагерь и тому подобную дребедень, мы не будем. Поговорим более предметно. Начнем с личных данных. Итак?..

Помявшись, секьюрити пробубнил:

– Рокушов Эдуард Алексеевич, семьдесят пятого года рождения. Проживаю: улица Клары Цеткин, дом тридцать пять, квартира шестьдесят один. Место работы – охранник гостиницы «Будапешт».

– Судимости есть? – внимательно глядя на него, спросил Станислав.

Тот снова несколько секунд поерзал на стуле, потом неохотно кивнул и сообщил:

– Да, есть, но уже погашенная. Отбывал три года за сбор и сбыт конопли.

– Семейное положение? – снова включился в разговор Гуров.

– Женат, двое детей, пяти и двенадцати лет, – постным голосом ответил Рокушов.

Гуров утвердительно кивнул, испытующе взглянул на Эдуарда и неожиданно спросил:

– Вероисповедание? Крещен?

Тот, как видно, не ожидавший этого вопроса, несколько раз беззвучно хлопнул ртом, словно рыба, выброшенная на песок, после чего мотнул головой как-то вбок, словно говоря одновременно и «да», и «нет».

– Д-да, был крещен. Был…

– А сегодня какой веры придерживаемся? – Крячко едко прищурился.

Похоже, этот вопрос для Рокушова оказался гораздо более трудным, нежели предыдущий. Охранник завздыхал, беспокойно озираясь по сторонам, его руки задвигались так, словно он смахивал с них что-то невидимое.

– Я это… атеист, – часто моргая, объявил Рокушов, взявшись за горло, как будто ему не хватало воздуха.

– Атеист!.. А на руках – пепел сожженных жертв, – задумчиво, как бы про себя, произнес Гуров.

Эта фраза произвела неожиданно шокирующее, можно даже сказать – катастрофическое, действие на Эдуарда. На его лице отразился неописуемый ужас, он отшатнулся назад, сжался в комок, потом издал протяжное, воющее мычание. Опера молча переглянулись. Им с первого взгляда было ясно, что это и в самом деле тяжкий нервный приступ, а не имитация душевного расстройства.

Глядя на Рокушова, Лев негромко отметил:

– Трудный случай. Ты заметил, что, как только мы начали касаться определенного круга тем, у него сразу же начался такой вот припадок?

Окинув взглядом трясущегося охранника, Стас молча кивнул.

– Тут явное зомбирование, – так же вполголоса сказал он. – Причем очень мощное и профессионально выполненное. Надо, наверное… Как бы это сказать? Ну, минимальными дозами выяснять, что у него осталось в памяти на обыденном уровне. А то, боюсь, если копнуть поглубже, то он, чего доброго, крякнет безвременно.

– Да, пожалуй, это верно. На многое тут рассчитывать не приходится. – Гуров сокрушенно вздохнул и, обращаясь к Рокушову, строго заявил: – Эдуард, возьми себя в руки. Мы тебе зла не желаем. Будем задавать вопросы, которые не станут для тебя травмирующими. Ты не против?

Тот несколько отошел от своего запредельно нервозного состояния, как будто даже несколько устыдился подобной слабости, и поспешно кивнул. По его лицу можно было понять, что он и сам ошеломлен, здорово напуган тем, что с ним случилось. Из всего этого можно было сделать вывод, что подобное с Рокушовым происходило впервые.

– Эдуард, сейчас ты проводил дежурный обход по этажам. О нашем прибытии, а также о том, где мы располагаемся, ты узнал сам или от кого-то услышал? – спросил Лев, осторожно подбирая слова.

Судя по реакции Рокушова, для него это был довольно трудный вопрос.

Он сжал виски ладонями и зажмурился, после чего невнятно выдавил:

– Голоса… Голоса…

– Эдуард! – Стас испытующе взглянул на охранника. – Скажи, а ты очень хотел, чтобы тебе сделали эту татуировку?

Тот снова отшатнулся, широко раскрыл глаза и молча отрицательно потряс головой. Его зрачки опять помутились, в них снова заплескался какой-то потусторонний ужас. Он вдруг вцепился левой рукой в татуировку и как будто попытался оторвать ее. Его затрясло с новой силой. Он захрипел, выгнулся и повалился на пол, дергаясь как в агонии.

– Надо срочно вызвать «Скорую»! – кидаясь к городскому телефону, обронил Гуров.

Он набрал «ноль три», сообщил диспетчеру, куда нужно подъехать, а потом вместе со Стасом перенес Рокушова на диван. Крячко поглядел на охранника, лежащего без движения, словно впавшего в кому, поразмыслил и быстро проверил его карманы и обувь. Не найдя ничего такого, что могло бы заинтересовать сыщиков, он промял поясок его брюк и неожиданно извлек из-под него какую-то продолговатую зеленую штучку. Опера сразу же поняли, что это типичный «жучок» для прослушивания чужих разговоров. Ну а в данном случае – для контроля за действиями этого человека.

Приятели молча смотрели то на эту неожиданную находку, то друг на друга. Было яснее ясного, что кто-то сейчас слушал весь их разговор. Гуров потер пальцами лоб и молча показал Стасу, что прослушивающее устройство надо немедленно спрятать на прежнее место. Война есть война, и враг не должен знать, что одна из его хитростей уже раскрыта. Согласно кивнув в ответ, Крячко сноровисто сунул «жучок» на прежнее место.

Минут через пять в номер вбежали два санитара с носилками и крупногабаритный доктор лет под шестьдесят. Он быстро осмотрел охранника, уточнил у оперов причины случившегося, открыл свой саквояж, достал из него одноразовый шприц и ампулу с каким-то препаратом и сделал Рокушову подкожную инъекцию. Санитары уложили Эдуарда, все еще пребывающего в коме, на носилки и быстро удалились из номера.

Гуров подошел к окну, уже совершенно темному, и в свете фонарей наблюдал, как охранника грузили в белый фургон с оранжевыми мигалками. Загудел мотор «Скорой», и она быстро скрылась за углом.

Дмитрий Ветлугин ранним утром вышел из общежития, шагал в длинной веренице студентов, спешащих на занятия, и вспоминал события позавчерашнего вечера. О них постоянно напоминала ощутимо ноющая скула. Таких приключений ему не выпадало уже давно.

До остановки экспресса они с Ларисой добрались быстро, ускоренным марш-броском миновав два квартала. Парень и девушка загрузились в полупустой автобус, отдали за проезд мелочь пожилой билетерше и помчались по улицам, уже окутанным быстро сгущающимися сумерками. Расположившись на жестковатом сиденье, молодые люди, как это и принято в самом начале знакомства, болтали о всяких разностях. Проще говоря, о том, что первым пришло на ум. Они вспоминали разные, порой анекдотические истории из жизни своей группы, курса и вуза.