Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи - Александр Авдеенко

- Покормите или отправите спать несолоно хлебавши? - спросил Смолярчук.

- Обязательно покормлю, товарищ старшина. И неплохо. Свинина жареная с гречневой кашей, пирожки с рисом, чай, и все горячее. Я целый час вас дожидался.

Солдат ловко повернулся на каблуках, скрылся в кухне. Через минуту, он вернулся в столовую, бесшумно, аккуратно поставил перед Смолярчуком ужин, хлеб, эмалированный чайник и кружку.

- Вот, пожалуйста. Ешьте на здоровье!

Смолярчук сел за стол, принялся за еду.

- А где же старый повар Кириллов? Демобилизовался или перевелся на другую заставу?

- Нет, он здесь. Отдыхает. - Молодой солдат вспыхнул так, что его щеки стали кроваво-пунцовыми. Даже уши его покраснели. - Вы что, товарищ старшина, приняли меня за повара? Ошиблись. Нет, я всего-навсего рабочий по кухне. Первый раз, между прочим, в наряде.

Несмотря на то, что солдат покраснел, он говорил без смущения, бойко и четко, держался с достоинством, взгляд его был смелый, независимый, а улыбка - непринужденная, искренне веселая.

«Хороший парень! Вот такого бы мне в помощники», - подумал Смолярчук. Он перестал есть, покачал головой, усмехнулся.

- Не похоже, что первый раз… Солдат с такой ухваткой долго в рядовых не застоится. Предсказываю вам большое пограничное будущее, товарищ… Как ваша фамилия?

Смолярчук пошутил, но солдат серьезно, без улыбки сказал:

- Спасибо. Тюльпанов моя фамилия.

- Тюльпанов? Так это с вами я пойду в наряд?

- Со мной. - Попрежнему смелыми глазами глядя на старшину, Тюльпанов спросил: - А вы тот самый Смолярчук, который был делегатом одиннадцатого съезда комсомола?

- Да, тот самый!

- Я ваш портрет видел в журнале, - говорил Тюльпанов взволнованно. - И статью про вас и вашего Витязя читал. И доклад о вашей следопытской работе слушал. С тех пор и мне захотелось стать инструктором службы собак. По правде сказать, я мечтал вас увидеть. А когда я узнал, что вы приезжаете на заставу, я очень обрадовался и просил капитана, чтобы он послал меня с вами на границу.

- Вводная понятна. Вопросов больше не имею, - пошутил Смолярчук. Он допил чай и добавил с преувеличенной серьезностью: - Что ж, товарищ Тюльпанов, готовьтесь пойти со мной на границу. Подъем в пять ноль-ноль. Спокойной ночи.

- А Витязь тоже пойдет с нами?

- Обязательно.

…На рассвете, когда небо над ущельем едва-едва посветлело, Смолярчук и Тюльпанов выслушали приказ начальника заставы капитана Коршунова и отправились на пограничный пост, где им надлежало нести службу. Если проложить линию напрямик, по воздуху, то до погранпоста всего лишь километра три. Если же идти обычной дорогой, горной тропой, по крутым каменистым склонам, через леса и Полонины, наберется втрое больше.

Смолярчуку не привыкать к горной ходьбе.

С тяжелым вещевым мешком за плечами, повесив автомат на шею и послав Витязя вперед, он неутомимо, словно по ровному месту, взбирался по крутой тропе. Тюльпанов молча шел позади, не отставая ни на шаг.

Совсем рассвело, когда добрались до новеньких буровых вышек геологоразведочной экспедиции, до хвойных шалашей и палаток геологов. Это последнее жилище в здешних местах. Дальше не будет ни одного дома лесника, ни одной пастушьей хижины, ни одной ватры - костра лесоруба. Только высоко-высоко в горах, на голом плато, обдуваемом со всех сторон злыми ветрами альпийской зоны, высится двухэтажное бревенчатое обветшалое здание, служившее когда-то приютом для любителей горного спорта. Под крышей бывшего «Орлиного крыла» и расположился пограничный пост.

К восходу солнца Смолярчук и Тюльпанов добрались до пограничного поста. Обсушившись у раскаленной докрасна печки, разогрев тушеные бобы с мясом, вскипятив чай, плотно позавтракав и отдохнув, они отправились на дозорную тропу.

Хорошо в Карпатах весной, ранним солнечным утром! Там, внизу, на рубеже Большой Венгерской равнины, на берегах Латорицы, Ужа, Теребли и Тиссы, опять цветут розы, кропит мелкий теплый дождь, а на Полонинах, на поднебесных вершинах и склонах гор, еще лежит мертвый снежный пласт, вокруг родников сверкают ледяные закраины и в глухих лесных зарослях держатся зимние тропы, пробитые кабанами, медведями и оленями.

Следы раздвоенных оленьих копыт были пропечатаны глубоко, на всю толщину снежного покрова, до самой земли. Кабаньи тропы выделялись грязной рыжиной: пробивая острыми копытами наст, проваливаясь, зверь волочил по снежной целине свое щетинистое брюхо, вымазанное свежей глинистой грязью теплого минерального источника.

Смолярчук надел лыжи и, засунув шапку в карман маскхалата, легко вскидывая бамбуковые палки, заскользил по хрупкой белизне снега, не тронутого ни единым темным пятнышком. Тюльпанов пошел по следу старшины. Витязь, отпущенный на длинный поводок, бежал впереди пограничников, чуть слышно цокая когтями по примороженной лыжне и не выделяясь на снежном фоне: на овчарке была белая попонка.

В низкорослом альпийском лесу там и сям переговаривались проснувшиеся птицы.

Засахаренные склоны гор, отражая свет солнца, источали яркое, нестерпимое для глаз сияние.

Кое-где из-под снежной толщи выглядывал безлистый стебель, увенчанный крупными цветами в виде изящных чашечек, белых изнутри и красноватых снаружи. Это вечнозеленый морозняк.

Родниковая Полонина, вся обращенная к югу, темнела пожухлой на морозе травой. Далеко внизу, на лесосеках, над еловыми колыбами - шалашами лесорубов, над неширокой щелью Черного потока поднимались прямые и высокие столбы дыма: лесные труженики жгли свои утренние ватры.

Отсюда, с каменных студеных хребтов гуцульской Верховины, ближе, чем откуда бы то ни было, до карпатского неба и дальше всего до равнинных берегов Тиссы. Несмотря на это, здешние места мало видят солнца. Даже в летние дни, когда на равнине жара, здесь дуют сквозные холодные ветры, моросит дождь или клубятся по земле дымные громады облаков. Чаще всего бывает облачно - и днем и ночью, и зимой и летом, и осенью и весной. Сегодняшний ясный солнечный день - редкое исключение.

- Ну как, товарищ Тюльпанов, чувствуете себя в горном климате? - спросил Смолярчук, притормаживая и оборачиваясь к напарнику.

- Хорошо! - откликнулся молодой солдат. Он достал платок и, сняв шапку, тщательно вытер влажную светловолосую голову. - Мне везде бывает хорошо, товарищ старшина, куда ни попаду.

- Это почему так?

- А кто его знает! Наверно, живучий такой мой корень - в любой земле себе сок находит.

- Мичуринский, значит, у тебя корень? - сказал Смолярчук и подмигнул.

- Может быть, и так, - улыбнулся Тюльпанов. - Отец у меня был садовником.

Солнце поднималось все выше, пригревало сильнее. Пограничники шли навстречу ему, защищаясь от ярких лучей темными очками.

Справа от дозорной тропы, на чуть оттаявшем косогоре, излюбленном месте вечнозеленой камнеломки, Смолярчук увидел вытоптанный и взрытый оленьими копытами снег. Следы были свежими. Значит, оленье семейство добывало себе здесь корм совсем недавно, несколько часов назад. Интересно, слыхал ли что-нибудь этот «мичуринский корень» об оленях?