Тайна генерала Багратиона - Алла Бегунова

Сначала батальон маршировал в шеренгах повзводно, потом — поротно, потом — в общем развернутом строю. После чего лейб-егеря свернулись в шестирядную колонну, в которой знаменная группа шла прямо, первая половина батальона поворачивала налево, вторая — направо и по рядам пристраивалась за впереди идущими. Одновременно с поворотом солдаты снимали ружья с плеча и брали их наперевес. Из шестирядной колонны батальон быстро выстраивал каре по четвертому и пятому взводам, или облическое, то есть углом вперед. Громкий бой девяти барабанов и пение пяти валторн сопровождали воинскую экзерцицию. Она прошла слаженно и без больших погрешностей.

Когда учение закончилось, полковник Карл Иванович Бистром отдал приказ о переходе в развернутый строй и встал в шестнадцати шагах от первой шеренги. Музыканты расположились за первым взводом, барабанщики — за знаменной группой, подполковник и батальонный адъютант — за барабанщиками. Петр Иванович, весьма довольный увиденным, вышел к солдатам, которые стояли по стойке «смирно».

Лейб-гвардии Егерский полк был для него родным. Еще в июне 1800 года император Павел Первый назначил князя шефом гвардейского тогда батальона. В мае 1806-го он переформировал свой батальон в полк двухбатальонного, затем — трехбатальонного состава. Все изменения в обмундировании, вооружении, снаряжении и обучении лейб-егерей происходили при непосредственном участии князя. Боевое крещение его солдаты приняли в битве при Аустерлице. Но впервые полк по-настоящему проявил себя в 1807 году в Восточной Пруссии в сражениях против французов при Ломиттене, Гейльсберге и Фридланде. Здесь лейб-егеря, несмотря на неудачный для русских исход битвы, взяли в плен более двадцати французских офицеров и, отступив в полном порядке, увели их с собой.

Веселым взглядом теперь окинул генерал первую шеренгу. Конечно, в лейб-гвардии Егерский полк попадали не такие рослые рекруты, как в Преображенский или Семеновский полки, но зато крепкие и ловкие. Инструкция гласила: «Егеря отличаются от тяжелой пехоты проворством, неутомимостью, преимуществом в цельной стрельбе и исправности оружия. От сего рождается самонадеяние, смелость и воинский дух. Егерский огонь, в котором выстрелы можно почти сосчитать, есть самый смертельный для неприятеля.» Меткий огонь обеспечивали штуцера с нарезным стволом и в придачу к ним еще ружья более тщательной сборки, чем у гренадеров и мушкетеров.

Браво выглядели унтер-офицеры и рядовые шефского батальона, особенно — первая его рота. Рост тут все же был не менее 165 см. Его зрительно увеличивали черные кивера с латунными двуглавыми орлами спереди. Высокие воротники с двумя желтыми петлицами подпирали солдатские щеки. На темно-зеленых мундирах красиво смотрелись яркие оранжевые погоны. На груди у служивых крест-накрест сходились ремни из черной глянцевой кожи: один — для патронной сумы, второй — для тесака в ножнах.

— Отлично учились сегодня, лейб-егеря! Благодарю за службу! — крикнул Багратион.

— Рады стараться, вашсиятство! — гаркнули в ответ солдаты.

Следуя русской армейской традиции, Петр Иванович после учения пригласил к себе на обед полковника Бистрома и всех штаб- и обер-офицеров первого батальона, состоявшего из четырех рот. В дачном доме в Павловске, наскоро приведенном в порядок денщиками и слугами, гостям подали простые кушанья: борщ, биточки с гречневой кашей, ветчину и кисель из местной ягоды черники.

Офицеры, служившие в лейб-гвардии Егерском полку, к титулованной знати не принадлежали, а по большей части происходили из провинциального небогатого дворянства. Некоторые из них, правда, окончили Пажеский корпус.

В первые минуты за столом молодые поручики и подпоручики сильно робели и смотрели на генерала от инфантерии, редко посещающего полк, с величайшим почтением.

Лишь рюмка водки смягчила атмосферу. Постепенно возник разговор. Сперва — о сегодняшнем учении на плацу, потом — о былых боях и походах.

Здесь на равных с Багратионом выступал только сорокалетний полковник Карл Иванович Бистром, из эстляндских дворян, тоже небогатых, незнатных, в высший столичный свет невхожих. Служить он начал с четырнадцати лет капралом в лейб-гвардии Измайловском полку. Но уже в семнадцать перевелся капитаном в армейский Невский мушкетерский полк, чтобы участвовать в войне со шведами. Дальше к его карьере приложил руку император Павел. Ему приглянулся бойкий майор из Первого егерского полка, в 1798 году откомандированный в Санкт-Петербург «для узнания службы». Из рук Павла Петровича Бистром получил чин подполковника и должность командира Двадцатого егерского полка.

Кампания в Восточной Пруссии принесла ему и его полку нетленные лавры. Бистром храбро водил в атаки своих егерей. Под Пултуском он был ранен в левую ногу, под Прейсиш-Эйлау — в левое плечо, под Гутштадтом — в правую щеку с повреждением челюсти, отчего на лице навсегда остался шрам. За три раны Карл Иванович получил шесть наград: орден Святого Георгия четвертой степени, орден Святого Владимира третьей степени, орден Святой Анны второй степени, золотую шпагу с надписью «За храбрость», чин полковника и перевод из армии в гвардию тем же чином.

Его знакомство с князем Петром состоялось в полевых условиях. Русская армия отступала от Гейльсберга к Фридланду. Генерал-лейтенант Багратион командовал ее арьергардом. Двадцатый егерский полк тоже передали под его команду.

Ныне, покуривая трубочки за столом, оба героя вспоминали, каково это было: отбиваться от наседающих французов, идти день и ночь под проливным дождем по раскисшим дорогам, не иметь возможности ни просушить одежду, ни разжечь костер.

Однако эти испытания не поколебали боевого духа наших полков. В упорной баталии под Фридландом удача клонилась то на сторону русских, то на сторону наполеоновской армии. Дело решил случай. Но помог ему сам наш Главнокомандующий, генерал от кавалерии барон Леонтий Беннигсен. Его совсем не вовремя свалил приступ мочекаменной болезни. Потому доблестные войска, никем не руководимые, начали отступать под ударами французов, которыми командовал Наполеон.

Сойдясь в нелестной оценке действий заносчивого немецкого барона из города Ганновера, поступившего на русскую службу еще при матушке-государыне Екатерине Второй, Багратион и Бистром закончили беседу. Капитаны, поручики и подпоручики поняли, что пора прощаться с шефом полка и дружно поднялись со своих мест. Часы, между прочим, показывали уже начало пятого.

Оставшись один, Петр Иванович в задумчивости прошелся по гостиной, где был сервирован батальонный обед. Тысячу раз, а может, и более того устраивал он подобные встречи, хлебосольно угощал полковых товарищей, слушал их разговоры, охотно рассказывал сам. Много лет и жизнь, и служба без них представлялись ему неполными.

Но сегодня отчего-то пришло ощущение скучного, не радующего душу повтора. Как будто с горной вершины смотрел он на долину, простирающуюся под ногами, и видел людей, стоящих там, насквозь. Не было в них ничего непостижимого, неожиданного, необъяснимого для него.

По скрипучей деревянной лестнице генерал поднялся на второй этаж, в свой кабинет. Походный погребец, вещь совершенно необходимая в бродячем армейском быту, открылся при двойном повороте ключа. Много полезных мелких предметов, вроде набора серебряных ножей, вилок и ложек, салфеток, щеток и ножниц, зеркальца, хранил в этом сундучке, обитом оленьей кожей, Багратион. Главная же ценность пряталась за перегородкой, застегивающейся на петлю: красный портфельчик с письмами от вдовствующей императрицы и от любимой жены Екатерины Павловны. Здесь же находились и драгоценные табакерки: черепаховая — с портретом его учителя генералиссимуса Суворова; золотая — с портретом супруги; усыпанная бриллиантами — с портретом Марии Федоровны.