Гражданская война в Испании 1936-1939 - Бивор Энтони

В начале ноября Ларго Кабальеро снова попросил анархистов вступить в правительство, так как они были самой крупной группой, сражавшейся с националистами. Другие партии Народного фронта поддержали эту попытку покончить с антигосударством внутри государства. С ними был согласен президент Асанья, чья неприязнь к анархистам восходила к инциденту в Касас-Вьехас, приведшему к падению его первого правительства.

Вожаки НКТ-ФАИ снова оказались перед фундаментальной дилеммой: они не верили в способность государства изменить свою природу, какой бы ни была политика его лидеров, но одновременно они были крайне обеспокоены растущей силой коммунистов. Федерика Монтсени, интеллектуалка из ФАИ, позднее объясняла американскому историку Бернетту Боллотену[443]: «В то время мы видели только реальную ситуацию: коммунисты в правительстве, а мы – вне его, и все возможности, все наши достижения находились под угрозой»[444].

НКТ-ФАИ потребовали для себя пять министерских постов, включая финансы и оборону, чтобы защитить себя в двух сферах, где они чувствовали наибольшую уязвимость. Им пришлось, впрочем, согласиться на четыре портфеля, причем не самые главные: Министерства здравоохранения (прежде бывшее генеральной дирекцией), юстиции, промышленности и торговли. Синдикалисты, такие как Орасио Прието, секретарь Национального комитета НКТ, новый министр промышленности Хуан Пейро и Хуан Лопес, ставший министром торговли, уговорили «пуристов» принять этот компромисс. Федерика Монтсени, отбросив подозрения и отцовские предостережения, стала первой в Испании министром-женщиной[445]. А Гарсиа Оливер проявил себя весьма необычным министром юстиции: при нем отменили штрафы и уничтожили старые уголовные дела.

Утром 6 ноября, как только вожаки НКТ-ФАИ заняли свои посты, Ларго Кабальеро созвал совещание кабинета и объявил, что правительство переезжает в Валенсию. Асанья уже уехал без предупреждения в Барселону, и большинство министров, особенно Ларго Кабальеро и Прието, были убеждены, что Мадрид вот-вот падет. В кабинете доказывали, что если их арестуют, то республика останется без законного руководства, и мятежники тут же получат мировое признание. (На самом деле даже падение одной столицы имело бы тот же эффект; к тому же аэродрому Барахос восточнее столицы ничего не угрожало, и правительство могло бы улететь оттуда в самый последний момент). Новые министры от НКТ-ФАИ выступили категорически против этого плана, утверждая, что правительство не должно бросать защитников города. Но анархисты остались в меньшинстве; было решено, что в отсутствие администрации городом будет управлять хунта.

Пока правительство готовилось покинуть город, на его улицы хлынули крестьяне со своим скотом. «Много беженцев движется через Мадрид, – записал в тот день Кольцов. – В основном они из пригородных деревень. Мимо «Паласа» (отеля), зданий парламента и по проспекту Кастельяна прогнали большую отару овец. Овцы на улицах и площадях Мадрида теперь никого не удивляют»[446].

Генерал Посас, бывший командир Гражданской гвардии и будущий коммунист, был назначен командующим Центральной армией, руководить столичной хунтой поручили генералу Миахе. Приказы для этих генералов положили не в те конверты, но они, к счастью, вскрыли их сразу же, нарушив приказ повременить. По утверждению Посаса, Миаха чуть ли не рыдал в бессильной ярости, усмотрев в своем назначении намерение принести его в жертву.

Вечером 6 ноября правительство отправило свой архив в Валенсию в грузовиках, сопровождаемых огромным конвоем. Страхи, что националисты могут в любой момент перерезать дорогу, оказались необоснованными, зато конвой был остановлен в Тарансоне милицией НКТ. За дезертирство перед лицом врага были арестованы министр иностранных дел Альварес дель Вайо, генерал Посас, Хуан Лопес – министр от самих анархистов и CNN и заместитель министра обороны генерал Асенсио, якобы вредившей анархо-синдикалистской милиции. Анархисты остановили также советского посла, чтобы высказать ему все, что они думают о коммунизме. В конце концов Орасио Прието из Национального комитета НКТ удалось уговорить милицию пропустить конвой.

Бегство правительства из Мадрида возымело мгновенный эффект. Анархисты провозгласили лозунг: «Да здравствует Мадрид без правительства!» Этот клич был подхвачен другими, и в столице повеяло новым ветром. Вернулось напряжение первых дней восстания, коммунисты призвали создавать местные комитеты, против чего сами же раньше решительно выступали: создание мадридской хунты само по себе было шагом назад, к произошедшей в июле фрагментации власти.

Лозунги, которые запретили бы всего несколько дней назад, теперь были на устах у всех коммунистов. Призыв к защите города «от фашистов и от их арабов» воздействовал на глубинные инстинкты и сплотил население. Настойчиво проводилась параллель с обороной Петрограда от белых в Гражданскую войну в России, в кинотеатрах крутили «Мы из Кронштадта» и «Броненосец “Потемкин”». Депутат-коммунистка Пассионария без устали призывала по радио и на массовых шествиях к сопротивлению.

Как в июле в Барселоне, решимость людей отстоять Мадрид породила массовый героизм. Ужас перед колониальными войсками и ненависть к ним у мадридцев помогли превозмочь панику и исполниться духом непреклонного сопротивления. На площади Аточа висел большой плакат: «В Бадахосе фашисты расстреляли 2000 человек. Если Мадрид падет, они перебьют полгорода». Женщины и дети выстраивались цепочками, передавая камни и булыжники для строительства баррикад. На угрожаемом западном фланге столицы рыли рвы. В юго-западном пригороде Карабанчель дома готовили к уличным боям.

В кризисный момент, когда бои достигли южных окраин, началась массовая мобилизация. Рабочие-металлисты выдвинули лозунг: «Каждый профсоюз – милиция, каждый профсоюзник – боец милиции». Синдикаты ВСТ и НКТ формировали батальоны железнодорожников, парикмахеров и портных. Был батальон учителей, батальон художников. Происходили реквизиции транспорта и зданий, отель «Ритц» был превращен, как в Барселоне, в столовую для бездомных и беженцев. Сама хунта заняла дворец Хуана Марча, и машинистки стали работать в его бальном зале, под огромными люстрами, тревожно звеневшими во время воздушных налетов и артобстрелов.

Хунта Миахи была крайне пестрой и контрастной: почти все в ней были молоды и энергичны, некоторым не исполнилось и тридцати – в результате правящую структуру прозвали «яслями Миахи». Сам же старый генерал, близорукий болтун, неспособный придерживаться конкретной темы, не был революционером – более того, он входил в Испанский военный совет, сыгравший важную роль на первом этапе планирования военного мятежа. Однако он мечтал о популярности и был падок на лесть. Коммунисты провозгласили его героем Мадрида и идеализировали его образ в своей прессе по всему миру. Миаха был восторге, в знак благодарности он даже вступил в компартию; кажется, главной его слабостью было членство в максимальном количестве политических организаций. Асанья высмеивал «коммунизм» Миахи и припоминал, как тот всего четыре года назад говорил ему, что социалистов надо расстреливать[447].