Расшифровка - Май Цзя

Что ж, знали и знали, не так это было и страшно как-никак «все свои». Но все, что касалось работы Жун Цзиньчжэня, служебных сведений, должно было держаться в строжайшей тайне.

Как нам хорошо известно, Жун Цзиньчжэнь всегда носил с собой блокнот. Так сложилось, что в экстремальной ситуации – Жун Цзиньчжэнь без сознания, кровь хлещет – кто-то не доглядел, и блокнот оказался в больнице вместе со своим владельцем. Вообще-то это было абсолютно недопустимо, но несмотря на то, что цензору вовремя сообщили о происшествии, о том, что Жун Цзиньчжэня госпитализировали (а значит, он покинул пределы северного двора), она почему-то не примчалась тут же в палату, чтобы забрать блокнот. Так он и хранился у Жун Цзиньчжэня до вечера, пока тот сам его не отдал. Когда об этом узнали наверху, цензору объявили выговор и без колебаний отстранили ее от должности. На ее место взяли Сяо Ди. Судя по записям в блокноте, Сяо Ди пришла спустя три-четыре дня после того, как этот самый блокнот начал использоваться, то есть на четвертый или пятый день пребывания Жун Цзиньчжэня в больнице.

Это, конечно же, другой блокнот!

Передавав тот блокнот, Жун Цзиньчжэнь не забыл заказать себе новый. Он прекрасно сознавал свою привычку – постоянно что-то записывать. Для него это был образ жизни; с тех самых пор, как Лилли-младший подарил ему свою ватермановскую ручку, он выработал эту привычку и не отказался от нее даже во время болезни – привычка есть привычка, ее так просто не изменишь. Разумеется, учитывая то, где он оказался, использовать блокнот для работы было нельзя – именно потому, что в записях ни слова о делах, блокнот можно было хранить в больнице. Так что это просто повседневные заметки, то, что приходило Жун Цзиньчжэню в голову, пока он лежал в больничной палате.

Жун Цзиньчжэнь вольно обращался с местоимениями.

Часть записей ведется от второго лица (ты), часть – от третьего (он, она). По-моему, местоимения здесь не обозначают кого-то конкретного, у них нет, выражаясь языком лингвистов, «определенного референта». Например, иногда, когда Жун Цзиньчжэнь пишет «ты», он, вероятно, обращается к самому себе, а иногда – к Залескому, Лилли-младшему, матери, мастеру Жун, или же к Сяо Ди, к Шахматному Идиоту, к Господу Богу; или, может быть, к дереву, собаке – разобраться сложно, пожалуй, он и сам затруднился бы сказать наверняка, нам же остается лишь гадать. Потому-то я и думаю, что «Блокнот» читать необязательно: все равно нам не удастся до конца его понять, придется полагаться на интуицию, на домыслы. Что ж, раз так, кто не хочет читать – пусть не читает, не столь это важно. Если вам все же интересно – вот, пожалуйста (я пронумеровал записи и перевел строки, которые в оригинале были на английском):

1

Он все хотел жить подобно грибу, который взрастили силы природы, который однажды уничтожат силы природы. Но ему это никак не удавалось. Сейчас, например, он снова превратился в ручную зверушку.

Гадкую ручную зверушку![57]

2

Больше всего его пугают больницы.

Попав в больницу, самый сильный человек вмиг становится жалким. Немощным. Ребенком. Стариком. Зависимым от чужой заботы… как ручная зверушка.

3

Все действительное разумно, но не всегда резонно. Я услышал, как он сказал это. Верно подмечено!

4

В оконном стекле отражается твоя голова в бинтах – ни дать ни взять раненый солдат с передовой…

5

Допустим, желудочное кровотечение – А, кровь из виска – B, а сама болезнь – X; очевидно, что между А и B существуют вызванные X отношения двунаправленности. А – внутреннее, B – внешнее; А – скрытое, B – явное. Можно продолжить: А – «вверх», «плюс», «здесь», в то время как B – «вниз», «минус», «там» и проч., таким образом, в данном случае наблюдаются парные двунаправленные связи. Эта двунаправленность не безусловна, а наоборот, возникает произвольно. Но когда произвольность имеет место быть, она в некотором роде становится безусловностью, ибо отсутствие А неизбежно влечет за собой отсутствие В, т. е. В является безусловностью в произвольности А. Напоминает теорию числовой двунаправленности Вейнера…[58] Может, Вейнер, как и ты, болел, и во время болезни к нему пришло озарение, и он создал свою теорию?

6

А ведь висок не просто так разбит…

Павел сказал: «Время пахать землю, отчего же ты не пашешь, отчего сидишь и льешь слезы?»

Крестьянин сказал: «Осел мой разбуянился, выбил мне копытом передние зубы».

Павел сказал: «Так что же ты плачешь, когда тебе впору улыбаться?»

Крестьянин сказал: «Мне больно, мне горько, вот я и плачу. Чему же мне улыбаться?»

Павел сказал: «Бог учит нас: для молодого мужчины утратить передние зубы и разбить висок – доброе знамение; тебя ждет большая радость».

Крестьянин сказал: «Проси за меня Бога: пусть Он даст мне сына».

В тот год у крестьянина родился сын…[59]

Вот и у тебя висок разбит, какая же радость тебя ждет?

Что-то непременно произойдет, только порой трудно понять, случилось хорошее или плохое – ты ведь и сам не знаешь, что́ для тебя хорошо.

7

Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все – суета и томление духа! Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать. Говорил я с сердцем моим так: вот, я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания. И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это – томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь[60].

8

Он богат, день ото дня богаче.

Он беден, день ото дня беднее.

Он это он.

И он – это тоже он.

9

Врач сказал, что здоровый желудок – гладкий снаружи и шероховатый изнутри, и если его вывернуть наизнанку, он будет похож на только что вылупившегося цыпленка в пуху. В пуху по всему тельцу. Это здоровый, мой же вышел бы плешивый, будто опаленный огнем, в струпьях, источающий кровь и гной. Еще врач сказал, что люди ошибаются, думая, что все проблемы с желудком происходят от неправильного питания: главная причина кроется в тревогах. Другими словами, болезни не обжорством наедены, а беспокойными мыслями надуманы.

Может, так оно и есть. Когда я обжирался?

Мой желудок – словно инородное тело,