Моменты счастья - Алекс Дубас

От радости, что в жизни моей за эти три-четыре месяца столько всего чудесного произошло и так удачно завершилось, я бежал вприпрыжку от универа до общаги – более двух часов.

1 сентября 2004 года. Я стою в коридоре роддома у замызганного окна. Сегодня ночью я родила своего сына. Через несколько часов мне должны его привезти на первое кормление. Чувствую, как от слабости подкашиваются ноги, хватаюсь руками за подоконник на четвертом этаже. А внизу виден небольшой дворик, и там стоит парень. Он пришел проведать мою соседку по палате. Они семья глухих.

В больнице карантин, и никого не пускают. С родственниками можно общаться только по телефону. Помню, я еще задалась вопросом – а как же моя глухая соседка сможет сообщить мужу, что конкретно ей и малышу нужно принести в больницу?

А тут я вижу, как она стоит у соседнего окна и разговаривает с мужем при помощи жестов. Через закрытое окно. Разделенные стеклом, они стояли и, двигая руками в полнейшей тишине, болтали на разные темы. Любовь не знает преград. Я улыбнулась этой мысли и в этот миг поняла, что счастлива.

Момент, не имеющий точной даты: обнимаю свою собаку, колли, перебираю шерстинки на ее шее, она мне подает шершавые лапы, пахнущие весенними почками, тычется мордой в лицо, ощущаю мокрый нос, а она все пытается залезть, такое ощущение, что прямо под кожу… Длинным носом ковыряет руки, и я ее так сильно к себе прижимаю… Момент безусловной и чистой любви. Мы с ней были абсолютно счастливы, когда были рядом.

Пару лет назад приехала к родителям экспромтом, одна – просто соскучилась. Весь вечер и все утро болтали, потом пошли смотреть чудеса приусадебного хозяйства. Уже созрела красная и золотистая смородина. Мы стояли около кустов, увешанных ягодами, смеялись. Светило солнце. Родители с двух сторон протягивали мне ягоды пригоршнями. Мне было очень кисло, но сладко. Я физически ощутила поле абсолютной, безусловной любви и счастья.

Что касается счастья, оно обретается в Севилье. Вы, верно, знаете улицу Кандилехо? Ту самую, в одном из домов которой Проспер Мериме устроил первое свидание своим литературным героям – караульному табачной фабрики Хосе и цыганке Кармен. Подробности встречи автор опустил – «ели, пили и все прочее», – отметив, что в минуты отдыха Кармен плясала, щелкая осколками тарелки на манер кастаньет. На этой улочке я и оказался августовской ночью 2011 года…

Уже порядочно я кружу по лабиринту мокрых от недавнего дождя мостовых, редких фонарей, домов с закрытыми ставнями, источающих сладкие цветочные ароматы патио. Ветерок лениво треплет натянутые между крышами полотнища, днем вбирающие в себя лучи солнца, а после заката – эхо шагов редких прохожих. Брошенный жителями ради ближних курортов у моря город похож на театральную сцену за несколько часов до спектакля: декорации на месте, но актеров нет, и зрительный зал темнеет пустотой. И в центре этого таинственного безмолвия – я, все труднее различающий реальность и вымысел.

Стремясь отвлечься, я мысленно возвращаюсь к памятнику Кармен на набережной Гвадалквивира. Скульптор запечатлел девицу в движении: она подобрала юбку, собираясь то ли перепрыгнуть лужу, то ли заполнить подол померанцами с окрестных деревьев. Хоть это и запрещено: все двадцать пять тысяч «севильских апельсинов» принадлежат властям города. Вспоминаю тревогу, с которой я, оглядевшись, потянулся и сорвал плод, нависавший над правым виском Кармен, словно занятное украшение в виде небольшой малахитовой сферы. Вот он, в моей руке…

От разглядывания померанца отвлекает зеленоватое мерцание напротив витрины одного из домов. Подхожу ближе и читаю вывеску: Yogurtlandia. Лавочка по продаже замороженных йогуртов. Стены магазина изнутри, дверной проем и опущенная перед ним решетка окрашены зеленой краской, придающей стремящимся в ночную тьму волнам света изумрудный оттенок. Почему-то вспоминаю, что качество отделки храмов мозаикой в Византии проверяли светом: на всенощном бдении зажигали свечи, и если сквозь окна наружу струилось переливчатое волшебное сияние – отражение от мозаичной смальты, – работа считалась хорошей. Удивительно, но в этой скромной лавчонке тоже совершалось какое-то таинство: в центре зала напротив зеркала танцевала женщина!

Ее распущенные вьющиеся волосы могли бы ниспадать на плечи спортивной обтягивающей майки, переходившей в просторную черную юбку. Могли бы, но поскольку женщина неистово, как дервиш, кружилась вокруг своей оси, они приняли почти горизонтальное положение, а юбка отвеялась от ног и стремилась вверх, к локонам. В левой стороне от танцующей – силуэт сидящего на барном стуле мужчины. Я вижу лишь верхнюю часть его тела: короткие и черные как смоль волосы, смуглую кожу, тонкую – даже чрезмерно – руку с сигаретой у губ. Ни дать ни взять – Хосе и Кармен!

«Есть еще любовь на улице Кандилехо!» – ликую я и отбегаю в тень массивного портала на противположную сторону улицы. На моих глазах происходит чудо – оживает литература! Девушка вращается все быстрее, разгоняя силы своего притяжения и увлекая в образовавшуюся воронку окружающий мир. Я физически ощущаю, как тоже тянусь в ее сторону, в иную действительность. То, что недавно казалось вымышленным художественным миром, на глазах принимает размеры реальности, замещает ее. Подумать только, я – внутри литературного шедевра!

Девушка кончает танец. Она подходит к сидящему визави и подает ему руку. Тот поднимается. Он в юбке. Господи, да это женщина! Худосочная, угловатая, но женщина! Они встают друг напротив друга и, глядя в глаза, начинают танцевать с той особой степенью доверия и близости, возможной лишь между женщинами. Я растворяюсь в происходящем. Испытываю сложный комплекс чувств, который можно попробовать передать через принцип умножения: трепет × восторг × вожделение × изумление × душевный подъем. Короче говоря, я абсолютно счастлив!

Не знаю, как долго длится это видение, это чудо наяву. Времени не существует. Но есть первые признаки легкого страха. Желания прекратить это волшебство, чтобы оно не ушло по своей воле, чтобы хотя бы на мгновение иметь над ним власть. Мне необходимо сбросить этот морок! Опускаю взгляд на руку, сжимающую померанец. Медленно заношу ее вверх. Отвожу назад… И ровно в этот момент магия сворачивается, как всасываются остатки воды в ванной после извлечения пробки. Кажется, был даже похожий звук. Пара дотанцевала. Девушки смеются и поправляют волосы. Из заднего помещения выходит молодой человек с двумя черными пакетами мусора. Обмен шутками. Парень походит к двери и поднимает решетку, чтобы выставить пакеты на улицу. Предельное счастье сменятся равным по силе чувством неловкости, будто я подглядывал за чем-то интимным. Пригнувшись так, чтобы меня не было видно из-за припаркованных машин, я отправляюсь в сторону отеля.

Сейчас июль 1964 года. Я перешла в четвертый класс. На юг с родителями я не ездила. Каждое лето меня отправляли на теплоходе в Архангельскую область в деревню Ширша к бабушке, где я проводила все лето.