«Господь дарует нам победу». Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война - Михаил Витальевич Шкаровский

Петра и Павла «в Кожевниках», Рождества Богородицы «на Молотовке» – ограблены; из них исчезли древние иконы и иконостасы замечательной работы. Разрушая монастыри, храмы, мечети и синагоги, расхищая их утварь, немецкие захватчики глумились над религиозным чувством людей. Солдаты и офицеры приходили в храмы в шапках, курили здесь, надевали на себя церковное облачение, держали в церквах лошадей и собак, из икон устраивали нары для спанья»[516]. Правда, надо отметить, что некоторые из занесенных в отчет Чрезвычайной комиссии церквей были разрушены еще в 1930-е гг., а ряд храмов пострадал от действий советских войск. Например, Псково-Печерский монастырь весной 1944 г. активно бомбила авиация Ленинградского фронта.

Бурное развитие церковной жизни на оккупированной территории СССР началось стихийно и сразу приняло массовый характер. Германское руководство рассчитывало использовать религиозный фактор и к началу войны уже, в основном, разработало политику по отношению к Русской Православной Церкви, принявшую окончательные формы в 1941–1942 гг. Эта политика сводилась к раздроблению Церкви, использованию ее для помощи немецкой администрации, ликвидации православия после окончания войны и созданию новой религии, призванной воспитывать послушных подданных рейха. Стремление к «атомизации» религиозной жизни проявлялось в поддержке иерархов, выступавших против Московского Патриархата. Однако фактически на всей оккупированной территории была восстановлена Русская Церковь, хотя в определенной степени и разделенная на три части. Сепаратистских национальных Церквей нигде, кроме Украины, создать не удалось, да и там за ней пошло меньшинство духовенства и верующих. Не только религиозность россиян, но и Русская Церковь как организация оказалась гораздо более сильной и живучей, чем полагали немецкие власти.

Открывшиеся храмы превратились в центры русского национального самосознания, проявления патриотических чувств. Вокруг них сплотилась значительная часть населения. Всего за три года оккупации в условиях голода, разрухи, отсутствия материальных возможностей было восстановлено более 40 % от дореволюционного количества церквей. Существуют разные цифры открытых на оккупированной территории СССР православных храмов. Современные историки, как правило, говорят о 7547, ссылаясь на отчет Совета по делам Русской Православной Церкви о состоянии Церкви на 1 января 1948 г. Но к тому времени было уже закрыто, в связи с нехваткой духовенства, изъятием у религиозных общин занятых ими общественных зданий, не менее 850 храмов в РСФСР, 600 на Украине, 300 в Белоруссии и 100 в Восточной Молдавии (Приднестровье). Так, в другом отчете Совета указывалось, что на 1 января 1947 г. в РСФСР осталось действующими только 1300 церквей, открытых в период оккупации (из примерно 2150)[517]. Таким образом, общее количество равнялось, как минимум, 9400. Эта цифра примерно соответствует встречавшемуся в советской литературе упоминанию о 10 тыс. храмов[518]. Кроме того, было воссоздано около 60 монастырей – 45 на Украине, 6 в Белоруссии и 8–9 в РСФСР.

Последствия «религиозного возрождения» на оккупированной территории СССР были довольно велики. Эмигрантские историки В. Алексеев и Ф. Ставру склонны даже, несколько преувеличивая, придавать ему определяющее значение: «Германский фашизм был не менее враждебен христианству и особенно Русской Православной Церкви, чем советский коммунизм. Тем не менее, их столкновение, приведшее к оккупации германской армией значительной части территории СССР, приблизительно с одной третью населения страны, создало особые условия, сыгравшие решающую роль в судьбе Русской Православной Церкви… В целом по размаху и интенсивности это религиозное возрождение может быть названо вторым крещением Руси»[519]. В любом случае несомненно, что оно оказало заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства в годы войны. Религиозный подъем показал, что преследования и гонения 1920–1930-х гг. не смогли уничтожить веры людей и основ приходской жизни. Без сомнения, при отсутствии государственного давления подобное возрождение произошло бы и на остальной территории России.

3. Экзархат Московского Патриархата в Прибалтике

Религиозная ситуация в различных регионах оккупированной части СССР, как и германская церковная политика в них, при наличии основных общих черт все же отличалась определенным своеобразием. По-своему уникальной являлась ситуация в Прибалтике и на Северо-Западе России. Это был единственный регион, где сохранился и даже вырос Экзархат Московского Патриархата во главе с митрополитом Сергием (Воскресенским).

Прибалтийские республики – Литва, Латвия и Эстония – только в июле 1940 г., после занятия их советскими войсками, вошли в состав СССР. На их территории проживало 510000 православных, объединенных в 392 прихода (в Латвии 164 общины и 240 тыс. прихожан, в Эстонии, соответственно, 156 и 210 тыс. и в Литве – 72 и 60 тыс.), имелось 6 монастырей. Но только Литовская Церковь, которой в 1924–1940 гг. управлял митрополит Елевферий (Богоявленский), оставалась к 1940 г. в юрисдикции Московской Патриархии. Эстонская же Православная Церковь в 1923 г., а Латвийская в 1936 г. провозгласили автономию под юрисдикцией Константинопольского Патриарха. Так как это было сделано без канонического отпуска их Московской Патриархией, последняя никогда не признавала законность данного акта. В августе 1940 г. Синод, а затем и глава Латвийской Церкви митрополит Августин (Петерсон) под давлением значительной части верующих и духовенства ходатайствовали о воссоединении с Русской Церковью. В том же месяце с подобным ходатайством обратился и глава Эстонской Церкви митрополит Александр (Паулус). В конце года в Прибалтику в качестве полномочного представителя Патриархии выехал из Москвы архиепископ Сергий (Воскресенский), прибывший в Ригу 29 декабря 1940 г. Первоначально главой православных приходов Латвии и Эстонии был назначен митрополит Елевферий, но 1 января 1941 г. он скончался, и новым митрополитом Литовским, а с 24 февраля 1941 г. и Экзархом всей Прибалтики стал владыка Сергий. 28 марта 1941 г. митрополит Августин, а 30 марта и митрополит Александр в кафедральном Богоявленском соборе Москвы исполнили процедуру публичного покаяния в грехе раскола и были приняты в литургическое общение. Оба владыки с титулами Рижский и Таллинский стали подчиняться Экзарху[520].

Владыка Сергий не эвакуировался при приближении германских войск, а остался в Риге. Существуют самые различные версии, объясняющие этот поступок. Русский эмигрантский историк В.И. Алексеев полагал, что Экзарх вследствие своих антикоммунистических убеждений, накануне вступления немцев в город спрятался в крипте Рижского Христорождественского собора и не был найден там секретарем – приставленным к нему «агентом НКВД», позднее расстрелянным за эту неудачу[521]. По гораздо более аргументированному мнению канадского профессора Д.В. Поспеловского, митрополит Сергий стремился подготовить почву Местоблюстителю и Московскому церковному управлению на случай, если немцы победят или, по крайней мере, захватят Москву, чтобы сохранить епископат в новых условиях, а также предотвратить юрисдикционный хаос[522]. Нельзя полностью сбрасывать со счетов и свидетельство Э.И. Лисавцева о том, что Экзарх специально был оставлен органами НКВД в Риге, но почти сразу же на долгий период утратил связь с советским подпольем и восстановил ее только в 1943 г.[523]

Действительно,