Остров забвения - Барбара Вуд

— Надеюсь, вы смогли принять свое трудное решение, — осторожно сказала она, ожидая, что Офелия захочет объяснить случившееся.

— Прошу прощения, мисс Тайлер. — Офелия неуверенно встала с диванчика. Ее лодыжка была забинтована, стопа покраснела и опухла. — Мне бы не хотелось обременять вас своими личными делами. — Она подошла к резному шкафчику, украшенному пасторальными сценами, налила два бокала «эвиана» и сказала: — Лучше объясните, как я умудрилась выиграть конкурс, в котором не принимала участия.

Эбби хотела сказать Офелии то же, что уже сказала Коко и Сисси, и сослаться на благотворительность Сэма Страйкера, но здесь кривить душой было нельзя. Она должна была знать, в чем заключаются трудности дочери, и помочь ей справиться с ними.

Офелия молча протянула Эбби бокал и вернулась на диванчик. Похоже, характер у нее был упрямый и властный. Доктор Каплан тревожно посмотрела на закрытую дверь, и Эбби поняла, что на самом деле конкурс ее вовсе не интересует.

Выбора не оставалось. Эта женщина была ее дочерью. Тридцать три года Эбби ничем не могла ей помочь. Но сейчас все изменилось.

— Может быть, расскажете, в чем проблема?

Офелия посмотрела на хозяйку курорта. Кто-то говорил ей, что Эбби Тайлер — затворница. Она создала этот курорт четырнадцать лет назад и с тех пор ни разу не выезжала за его пределы. Ухоженная, привлекательная женщина под пятьдесят, со вкусом одетая, с прямым, открытым и добрым взглядом…

— Все дело в моей беременности, — тихо сказала она.

В пустыне, где не было ничего, кроме скал, ветра, песка и неба, Офелия пыталась найти ответ на мучивший ее вопрос, но вместо этого сделала потрясающее открытие.

Шагая под солнцем и слушая тишину, она думала, что невинный и нетронутый доисторический мир должен был породить таких же невинных людей, которые стали нашими предками. Ее обвевал ветер, шептал, дышал в лицо то холодом, то зноем, и Офелия чувствовала себя путешественницей во времени. Мир книг и телевидения тускнел, цвета пустыни становились ярче, и чувства Офелии обострились так, что она могла понять, о чем ей кричал паривший в небе краснохвостый ястреб.

Решив отдохнуть, Офелия расположилась в скалах и представила себя одетой в звериные шкуры, поедающей коренья и ягоды и заботящейся о своем потомстве. Кроманьонской женщиной, для которой не существовало ни вопросов, ни дилемм, ни необходимости принимать болезненные решения. Жизнь есть жизнь. Именно она составляла смысл существования этой женщины. Кроманьонке и в голову бы не пришло уничтожить жизнь, зревшую в ее чреве. Эта жизнь была священна и необходима для существования вида.

Что было бы, если бы она сама жила по законам первобытного мира? Однажды ведущий ток-шоу в шутку спросил Офелию, как бы выглядела ее пещера на Беверли-Хиллс и где бы она раздобыла мастодонта на Родео-драйв. В то время вопрос казался чисто абстрактным; мир доктора Каплан ничем не напоминал мир человекообразных предков людей.

Но теперь Офелия знала, что она смогла бы жить по древним законам. Дело не в одежде, не жилье и не в том, что у неандертальцев не было автомобилей. Дело в том, что у тебя внутри.

Теперь Офелия снова находилась в цивилизованном мире и говорила Эбби:

— Я ушла в пустыню, потому что должна была решить, что делать с ребенком. Я не собиралась заводить детей. Противозачаточные таблетки подвели. Мисс Тайлер, я еврейка. Потомок ашкенази. И Дэвид тоже. Он является носителем мутантного гена, который вызывает болезнь Тая-Сакса.

— Я слышала об этом.

— Тогда вы знаете, что случится, если этот ребенок появится на свет. Поэтому я думала об аборте.

Эбби поднесла руку ко рту.

— Но думала я недолго. Мисс Тайлер, я сохраню ребенка. Он или она может прожить очень недолго, но никому из нас не гарантирована долгая жизнь. Если мой ребенок будет жить, он узнает, что такое любовь, радость и счастье. Мы с Дэвидом об этом позаботимся.

Эбби удивилась. Может быть, Офелия все-таки не ее дочь?

— У вас положительный результат на болезнь Тая-Сакса?

— Я еще не проходила генетический тест. Но собираюсь сделать это сразу же, как только вернусь домой.

— Если результат окажется отрицательным… — а так оно и будет! — то вам не о чем беспокоиться.

Офелия покачала головой:

— Я не буду знать ни минуты покоя. Как можно доверять генетическому тесту, если нельзя доверять противозачаточным таблеткам? Я начну ходить от одного врача к другому, требовать гарантий, но никто полной гарантии мне не даст. Над моей головой всегда будет висеть дамоклов меч: а вдруг в лаборатории совершили ошибку и я рожу ребенка, который умрет, не дожив до четырех лет?

Но за ее словами скрывалось нечто большее. Для них с Дэвидом очень много значила спонтанность физической близости. Пока они следили друг за другом, ловя сигналы, их отношения оставались свежими и волнующими. Неужели все это будет утрачено? Неужели боязнь беременности заставит их соблюдать осторожность, следить за календарем и пользоваться презервативами?

Эбби встала с кресла и подошла к каминной полке, на которой стояли позолоченные часы и фарфоровые фигурки в стиле рококо. За окном свистел ветер, увлекая деревья и кусты «Рощи» в дикий полуночный танец… Она повернулась к Офелии.

— Доктор Каплан, а вдруг вы не потомок ашкенази?

— Но я действительно потомок ашкенази.

— Предположим, что это не так, — сказала Эбби. — Чисто гипотетически. — Момент настал. Она сделала глубокий вдох. — Доктор Каплан, я должна вам кое-что рассказать о себе. Когда мне было шестнадцать лет, — сказала она, снова сев кресло, — у меня был роман с молодым человеком, который пробыл со мной очень недолго.

Неожиданная смена темы разговора удивила Офелию, но она внимательно слушала.

— В нашем городке произошло убийство. Меня заподозрили и арестовали. Я никого не убивала, но защищали меня плохо; казенный адвокат пил не просыхая. Даже во время процесса… — Она откашлялась. — В то время я была беременна, но не знала этого. Когда это обнаружил тюремный врач, поднялся страшный шум. Это случилось в очень религиозном округе. Присяжные страшно возмутились. Меня признали виновной и посадили в тюрьму.

Эбби сделала паузу и выпила глоток воды. Офелия ждала продолжения, недоумевая, какое отношение эта история имеет к ней.

— Моя дочь родилась в тюрьме, и… — Эбби встретила взгляд Офелии и попыталась взять себя в руки. — Ее отобрали у меня и продали на черном рынке.

Она немного помолчала, давая собеседнице время переварить это известие. Теперь взгляд Офелии выражал не вежливое терпение или удивление, а глубокое сочувствие.

— Это ужасно, — сказала молодая женщина, думая о собственном ребенке, прожившем всего несколько недель, но уже обладавшем личностью и душой.

— Когда я вышла из тюрьмы, то начала искать ее. Много лет поиски вели частные сыщики. Это стоило очень больших денег. Я не раз шла по ложному следу, не раз оказывалась в тупике. Собирала факты, даты и имена и вводила их в базу данных. Подписывалась на вырезки из газет, в которых упоминалось о нелегальных усыновлениях и подпольной торговле детьми, об усыновленных, искавших своих родных матерей, о матерях, искавших отнятых у них детей. У меня скопились горы информации, но ничего не навело меня на след моей дочери.