Ва-банк! - Джеймс Суэйн

– Я совершил ошибку, – просипел, жадно хватая ртом воздух, Андерман. – Я просто с ума сходил от беспокойства.

– И все равно это не повод нарушать закон, – возразил Валентайн.

– Думаете, я этого не знаю? – заявил Андерман уже более бодрым тоном, на который по-прежнему не имел никакого права. Оторвал клочок туалетной бумаги, вытер скопившуюся в уголках рта слюну. – Слушайте, вы производите впечатление разумного человека. Надеюсь, за пятьдесят тысяч долларов вы сможете об этой истории забыть.

Валентайн снова приложил адвокатскую голову к дорогому импортному мрамору.

– Я взяток не беру, болван.

– Семьдесят пять, – простонал Андерман.

Валентайн придвинулся поближе к адвокату:

– Ты в заднице, Андерман. Я уж позабочусь о том, чтобы свои золотые преклонные годы ты провел, составляя апелляции для осужденных на пожизненное сокамерников.

– Да послушайте меня…

Адвокатов за то и ненавидят, что они всегда норовят оставить за собой последнее слово. Валентайн нанес ему короткий резкий апперкот, и обмякший Андерман соскользнул с сиденья на пол.

Валентайн так его там и оставил – в сортире. Отличное место, чтобы поразмыслить о будущем.

Следующий бой заставил Валентайна на время забыть о заботах. За чемпионский пояс какой-то очередной боксерской ассоциации сражались полутяжи – паренек из Комптона по имени Бенни «Молния» Гонсалес и действующий чемпион Барри «Скала» Росс. У Гонсалеса был талант и убийственная правая, но опыта ему не хватало. Росс, напротив, обладал изрядным послужным списком: он начинал как кик-боксер где-то в Европе, потом перешел в бокс и выиграл тридцать боев подряд чистым нокаутом. Это был классический бой: опыт против задора и силы, боксер против уличного бойца.

– Вот это поединок для таких, как мы, – прокомментировал Ник.

На ринге разыгрывался настоящий спектакль из двенадцати раундов. Сначала перевес был на стороне Гонсалеса, потом инициативу перехватил Росс; затем Гонсалес снова пошел в атаку, и Россу пришлось защищаться. Когда прозвучал финальный гонг, оба боксера все еще держались на ногах, а публика неистовствовала.

Валентайн охрип где-то в восьмом раунде, когда Гонсалес перешел в яростное наступление, – так он орал и свистел. Судьи подсчитали очки, и рефери поднял руку Росса. Ник крикнул в его сторону:

– И кто сказал, что белые не могут драться?

На ринг вскарабкался ведущий в смокинге и торжественно зачитал в микрофон имена выдающихся боксеров последних десятилетий. Из динамиков зазвучали спиричуэлс в исполнении великой Махалии Джексон.

– Холифилд специально оговорил это в контракте, – пояснил Ник. – Чтобы перед каждым боем звучали госпелы. Говорит, это его вдохновляет. Мне лично вся эта религиозная белиберда не по нраву.

– Полагаете, он прикидывается?

– Нет, – ответил Ник. – Он действительно очень религиозный. Но, по-моему, это все равно нелепо. После каждого боя благодарит Господа за победу. Неужто он действительно думает, будто Господь испытывает радость оттого, что он только что превратил физиономию какого-то бедолаги в пиццу?

– Это вряд ли.

– Что-то я проголодался. Хотите закусить?

– Нет, спасибо. Могу я воспользоваться вашим сотовым?

– Конечно, – Ник протянул ему свой телефон и вышел. Валентайн достал из бумажника клочок бумажки с номером Хиггинса. Билл явно смотрел бои в баре: слышалось звяканье стаканов и голос ведущего, комментирующего бой между Гонсалесом и Россом. Сам Билл, судя по голосу, был не вполне трезв.

– Я с тобой не разговариваю, – заявил он.

– Почему?

– Потому что ты утаиваешь информацию. Я с тобой поделился всем, а ты вдруг взял и закрылся, словно раковина.

Валентайн понял, что Билл сердится всерьез. Ему хотелось объясниться, сказать, что для молчания есть свои причины, но в таком случае он расстроил бы друга еще сильнее. И Валентайн попробовал зайти с другой стороны:

– У меня есть для тебя горячая информация.

– Ну конечно! – съязвил Хиггинс.

Прикрыв микрофон рукой, Валентайн сообщил:

– Феликс Андерман нанял Эла Скарпи убить Фрэнка Фонтэйна.

Тон Хиггинса мгновенно изменился:

– И ты можешь это доказать?

– Определенно могу.

– Где Андерман сейчас?

– Возможно, пытается удрать из города.

– А ты где?

– В «Цезаре» вместе с Ником.

Хиггинс выругался и добавил:

– Увижу – убью.

– Знаю, что ты меня любишь, – ответил Валентайн.

Вернулся Ник с пакетом арахиса, которым он поделился с Валентайном. Поделился Ник и информацией о последних ставках:

– Я поставил на Холифилда тысячу. Поторопитесь, а то они прекращают принимать ставки.

– Я не делаю ставок, – ответил Валентайн.

Ник взглянул на него с таким изумлением и даже испугом, словно Валентайн был инопланетянином.

– Мне нравится спорт в чистом виде, предпочитаю болеть, ни о чем больше не думая, – пояснил Валентайн.

– Это как?

– Есть разница между тем, чтобы желать кому-то победить, и тем, когда желаешь победы, потому что поставил деньги.

– Но ставки на Холифилда – это совсем другое, – сказал Ник.

– То есть?

– Холифилд велик еще и тем, что никогда не нарушал закона. А о многих ли сегодняшних боксерах вы можете такое сказать? И, делая на него ставки, вы тем самым его поддерживаете. Поверьте, прежде, чем ступить на ринг, Холифилд непременно узнает, как он котируется. Все боксеры так делают.

Странно, но эти рассуждения Ника пришлись Валентайну по душе. Холифилд ему всегда нравился, а когда он низвергнул Майка Тайсона, приязнь перешла в открытое обожание. Его победа для разных людей означала разное, но главный смысл заключался в том, что порядочный человек сражался с не слишком уж порядочным, И порядочность победила. Это был час триумфа для всех, кто верил в игру по правилам.

– Ладно, – сказал он своему работодателю. – Я это сделаю.

Следуя полученным от Ника инструкциям, Валентайн прошел в ту часть «Цезаря», где располагался спортивный тотализатор, – огромное помещение без окон с зарешеченными кабинками, в которых принимали деньги, и огромным дисплеем, на котором высвечивались ставки.

К кабинкам выстроилась очередь. Ожидая, Валентайн изучал дисплей. Это походило на игру в бинго: угадал правильную комбинацию – получи приз. Ему всегда нравилось число пять – он считал его своим счастливым числом и потому поставил на то, что Холифилд победит за пять раундов. Получалось тридцать к одному. Он вытащил из бумажника новенькую стодолларовую купюру.