Дикое поле - Александр Прозоров

Новый залп опрокинул и эту волну — но за ней накатила третья. Стрельцы первого ряда хорошенько воткнули бердыши остриями в землю, наклонили лезвиями вверх и вперед. Обнажили сабли. Мчащиеся кони налетели, напарываясь грудью на острую сталь, начали кувыркаться с копыт, сбрасывая растерявшихся всадников наземь, прямо под удары стрелецких клинков. Но и за этой, утопленной в крови волной, нахлынула четвертая. Всадники стремились сверху вниз зарубить стрельцов, оставшихся без своего главного и ужасающего оружия — бердышей. Но бердыши на длинных древках остались в руках второго ряда — и они дотягивались ими до рук и плеч татар через головы своих товарищей. Тех, кто упрямо рубил ближних стрельцов, кололи бердышами издалека. Тех, кто пытался отбиться от стальных полумесяцев — резали снизу саблями оказавшиеся рядом русские.

Однако тяжелые тела коней делали свое дело, раздвигая строй стрельцов, расталкивая их в стороны, оставляя одного против двух, трех, четырех татар — и вскоре красные тегиляи русских воинов окончательно утонули в темной массе степной конницы.

Между тем, через пролом, сделанный в засечном валу восточнее Тулы, на беззащитные просторы хлынули тысячи Аргин-бея, следом за которыми пошли нукеры рода Седжеутовых, а за ними потянулись ногайцы Мансур-бея. К вечеру кольцо окружения вокруг Тулы сомкнулось.

Для Тирца наступило время отдыха. Целых два дня его никто и ничем не тревожил: степняки рассыпались в стороны на день пути, дочиста разграбляя недоступные на протяжении целого поколения деревни, сгоняя в лагерь долгожданный полон, подводя обозы с добычей.

Невольников тут же погнали срывать вал, подготавливая для нынешнего и будущих набегов хорошую дорогу вокруг города. Несколько беев со своими мурзами перенесли шатры из общего лагеря к северным воротам Тулы, подчеркивая свою независимость и родовитость. Перед татарами стояла открытая дорога дальше, на север, по богатым селениям и посадам, но они, как завороженные, оставались вокруг города. Тула — не крепость. Это город, причем очень и очень богатый. Уйти, не очистив его до нитки, — это было выше сил любого ногайца.

— Ты ведь можешь его взять, Менги-нукер? — протянув чашу с кумысом, не столько спросил, сколько сообщил русскому Девлет-Гирей.

Два дня отдыха, во время которых Тирц только ел — и ел много, запивая мясо красным вином, — да отсыпался, пошли ему на пользу. Теперь он спокойно ходил, садился и вставал без посторонней помощи. Правда, иногда у него начинала кружиться голова, да и своего меча поднять он пока не мог — но за его жизнь уже никто не беспокоился.

— Взять Тулу? — переспросил русский, впервые за несколько дней пришедший на обед в шатер командующего армией. — Вам так хочется попасть внутрь?

— Да, — кивнул Гирей, пытаясь понять, к чему ведет речь создатель глиняных воинов.

— Когда мы говорили о походах на Россию, — напомнил Менги-нукер, — я обещал, что здесь не будет битв и кровопролитных штурмов. И я готов сдержать слово. Но если вам так хочется в город… Я могу впустить вас внутрь, но сражаться с гарнизоном и жителями вам придется самим.

— Да! — дружно обрадовались беи. — Да, мы согласны. Мы не станем обвинять тебя за погибших в городе нукеров.

— Что же, как хотите, — пожал плечами Тирц, допил кумыс и поднялся со своего места.

Чего греха таить — он и сам хотел попробовать захватить город. Не потому, что это требовалось для покорения России, а просто из интереса: получится — не получится. Если татарам достанется лишний город и несколько десятков тысяч пленных — хуже не будет. И даже наоборот: пусть узнают его силу, почувствуют его власть.

— Големы! — призвал он к себе своих детей и указал на стену, в самую середину меж башен. — Разломайте сначала верхний край, а потом и всю кладку.

Великаны направились к городу, к стене. Они находились на равном расстоянии от ближних башен — как раз так, чтобы картечь и ядра просто врезались в глиняные тела, не отрывая от них кусков.

Люди, прятавшиеся за зубцами, поначалу попытались стрелять — а потом ринулись в стороны, не желая быть прихлопнутыми, подобно мухам. Загрохотали пушки — но и это принесло не больше пользы, нежели булавочные уколы.

— Верхний край сперва ломайте, — тихо повторил Тирц. — А то как бы пушки по площадке близко не подволокли.

Вниз посыпались обломанные зубцы, доски настила, отдельные камни, потом целые куски кладки. Защитники города могли только в бессилии наблюдать, судорожно крестясь или цепенея от предчувствия неизбежного и уже близкого будущего, как огромные неуязвимые монстры сажень за саженью разваливают защищающую город — их детей, жен, их дома и имущество — стену.

Бей заволновались: чьи тысячи первыми ворвутся в пролом? Кому первому достанутся эти женщины, дети, нетронутые жилища и лавки, накопленное местными купцами и боярами золото?

Так же заволновались в предчувствии добычи и нукеры Мерев-бея, полторы тысячи которых стояли на дороге, прикрывая подступы к воинскому лагерю. Они услышали на дороге низкий гул, словно кто-то гнал к Туле большой табун лошадей или столь любимых русскими коров.

— Как бы не упредили табунщиков, — забеспокоился Чекмен-мурза, командовавший отрядом. — Отвернут — останемся без добычи.

За трое суток им в руки попались всего две девки, шедшие в Тулу с корзинами, полными красных сладких ягод, да один мужик, кативший на груженной сеном телеге.

Основную добычу с дороги успели собрать нукеры Ширин-бея, примчавшиеся сюда первыми.

Чекмен-мурза подозревал, что не слухи об окружении Тулы разошлись по окрестным землям, а именно заслон стоял где-то неподалеку, предупреждая об опасности купцов и случайных путников. А мужик с сеном и девки подошли откуда-то сбоку, мимо заслона.

— А ну, на коней! — решительно скомандовал мурза. — Хватит мух ловить. Пойдем табунщикам навстречу.

Нукеры побежали к пасущимся у рощи скакунам, стали торопливо затягивать им подпруги, подниматься в седла, возвращаться назад.

Все это время мурза с тревогой прислушивался: стих топот или нет? Завернули пастухи стадо или продолжают гнать в город?

Вскоре весь отряд сидел на конях, готовый по приказу Чекмен-мурзы ринуться в любую сторону, на любого врага, рубить его, топтать, уничтожать, а еще лучше — гнать в сторону родного Крыма, на невольничьи рынки Кафы, Гезлева или Балык-Каи, соскучившимся по свежему товару.

И тут из-за поворота дороги на широкий луг начал выползать огромный железный змей. Поблескивая под полуденным солнцем стальной чешуей брони, острыми шипами рогатин, сверкая тысячами злобных глаз.

Ногайцы видели кошмар, который испокон веков преследовал бывалых татарских нукеров темными ночами, заставлял в ужасе кричать молодых воинов, кошмар, который мерещился за каждым кустом опытным сотникам и тысячникам, руководившим лихими набегами, и которого никогда не ожидали встретить простые ногайцы, увлеченные охотой на беззащитных смердов или визжащих молодых девок.