Поветлужье - Андрей Архипов

– Ну, мечному да лучному бою Свара будет. Плашек дубовых для мечей только наготовить надо, а луки охотничьи у родителей поспрошают – может, найдут те для дитятей своих что полегче. Я про полководцев древности рассказывать буду да про то, как они свои битвы вели, скрытности да разведке обучать, бою рукопашному. Вовка – грамоте да счету учение вести будет, как прежде. А у кого сметка мастеровая проявится, тем Николай про механику да рудное дело расскажет, а Вовка к делу поставит. Вячеслав тоже себе помощников наберет, если желающие будут, а остальных научит, как первую помощь раненым оказывать… Я тут подумал, школа выходит у нас настоящая, место под нее присматривать надобно. Может, на болоте и стоит оставить? И руки рабочие рядом завсегда будут, и к Сосновке путь перекрывает, чужой не проскочит.

– Добре, и это на сход вынесем, – кивнул головой Трофим. – Вот завсегда так: обсудить решили участь новгородцев, а ты нам голову сызнова замутил своими новшествами.

* * *

На общий сход двух весей собралась, пожалуй, половина жителей обоих поселений. Мужи семейств присутствовали по необходимости. Как пропустить такое дело, даже в горячую пору, если решались наиважнейшие вопросы жития? Как веси свои назвать да как детишек с прибытком к новым делам пристроить? Слухи-то быстрее сквозняка во всякую щель вползают. Хотя главной причиной присутствия был дележ новгородских богатств, найденных на лодье. Тут небылицы ходили самые разные. И хлеба полный ушкуй, и соли столько, что каждому по мешку достанется, да такому, что не унесешь. А уж про злато и серебро чего только не толковали. Ишей, а именно под его надзором стоял ушкуй, изрядно повеселился, рассказывая небылицы тем, кто приходил к нему за прошедшую неделю со спросом, что за товар везли новгородцы. Кому-то рассказывал про шкуру убитого чудо-юда о трех головах с серебряной чешуей, которую везли аж с Хвалисского моря, кого-то удивлял количеством кошелей с золотом, которые были спрятаны под палубой судна. Весяне тоже смеялись себе в бороды, качая на прибаутки Ишея головой и делано удивляясь. Однако при этом искоса пялились на прикрытые холстинами мешки с хлебом, одним своим видом вызывающие у них слюноотделение, как будто кто-то уже подсунул им под нос ароматную свежую ржаную корочку с положенным на нее подсоленным кусочком истекающего ароматом сала. Поэтому, что бы ни обсуждали меж собой общинники, одно звучало во всех их разговорах: хлебушек бы надо поделить, и как можно скорее. Нового урожая невмоготу ждать, да и будет того не так много: не раскорчевали еще достаточно места для больших засевов.

Оттого, кроме мужей, голоса имеющих, на старой пажити было не протолкнуться и от баб да детей, между ними снующих. Хотя их присутствие и не приветствовалось на предстоящем собрании, да как же сгонишь их всех, если одни расположились на берегу якобы бельишко постирать, а другие таким же образом выкашивают траву, что еще осталась на месте предстоящего сборища. Что добро ногами попирать, когда в дело можно пустить?

А сам день выдался на славу. В синем, сочном летнем небе распростер свои крылья беркут. Поднявшийся теплый ветер погнал по лугу в сторону яра смешанные запахи чабреца и полыни, дурманивших голову, переворошил их в кустах тальника, опутанных вьюном, и выбросил на простор реки, мерно покачивающей на своих волнах лодью со спущенным парусом. Работа была позаброшена, тем более что наступивший Петров день весьма для переяславцев этому способствовал.

К сему великому церковному, а заодно и рыбному празднику как раз пришлась сеточка, с которой желающие прошлись по мелководью и заполнили несколько огромных корзин мелочью на жареху. Кроме всего прочего, прямо на берегу готовили уху из стерляди, заходящей в низовье Ветлуги из Волги. Народ вольготно расположился на пажити в ожидании самого мероприятия, хлебал ущицу, травил байки, собравшись небольшими кружками. С вежей подходил знакомиться к привезенным на лодье черемисам, пытаясь понять, что они за люди.

Вообще Петров день был раздольем посреди лета, особенно для молодежи. Не успев отгулять Купалу, отроки и девчата, не испорченные благами цивилизации, проводили ночь за хороводами и песнями, встречали рассвет в поле, слушали соловья, гадали, сколько лет кукушка накукует. Эти пернатые, по поверью, заканчивали свое пение как раз на Петров день. А отдохнув, до Рождества Пресвятой Богородицы впрягались в семейную лямку: наступала страдная пора, и в первую очередь сенокос.

И Вячеслав зашел на начавшийся праздник, однако только для того, чтобы воспользоваться своим упрочившемся положением. Он хотел отобрать себе в помощь Агафью и других баб, помогавших ему с лечением, когда ударил мор. Наступила пора собирать летний травяной сбор – чабрец, душицу, мяту, зверобой. Те, конечно, поартачились слегка: никому из них не хотелось пропускать столь важное событие, как общий сход. Но желание быть поближе к лекарю и знахарке, если, не дай бог, конечно, наступит тяжелая година, сыграло свою роль. Тем более сами понимали, что кроме праздника, другого времени для сбора у них не будет. Вон как селения разрослись за счет отяков – сколько лечебной травы понадобиться может?

Проходя мимо сгорбившихся на пажити баб, подчищавших траву серпами и горбушей, представляющей собой почти тот же серп, только надетый на короткую выгнутую рукоять, удобную при выкосе среди кустарника и кочек, Вячеслав задумался. Потом махнул рукой и участливо посмотрел на Николая, стоявшего с Любимом и Фаддеем в отдалении, обсуждая какие-то извечные проблемы. Как потом рассказывали видоки, лекарь подошел к лучшей половине человечества, еще не освобожденной и поэтому счастливой своей домохозяйской участью. Забрал у них горбушу, стал что-то показывать, рисуя в воздухе рукой более длинное косовище, ручку, то бишь лучок в его середине, и чуть загнутое внутрь длинное металлическое лезвие. Вручив косу-недомерок обратно бабам, лекарь гордо ушел собирать травы, кивнув напоследок в сторону стоявших мастеровых. Видимо, Вячеслав что-то задел в душе тех тружениц, потому что через некоторое время целая их стайка, возглавляемая Ефросиньей, взяла в окружение кузнецов и старшину плотников, начав им что-то втолковывать. Те сначала нехотя отмахивались, потом попытались вырваться из окружившего их кольца. Правда, двое из них были тут же остановлены, поднятые за шкирку могучей рукой Фроси. Один лишь Николай по причине своей могучести сумел продраться через женские заслоны и затеряться среди перемещающихся по пажити толп переяславцев и отяков.

Прервано сие действие было часов так в восемь по часам Ивана, или около четырех дня по местному времени. На холм перед пажитью степенно вышла представительная делегация. Возглавлял ее воевода Трофим Игнатьич собственной персоной, за ним следовали Никифор и Пычей, соответственно староста обеих весей и предводитель отяков. Покряхтев для солидности, Никифор взобрался повыше и крикнул, стараясь перекричать ходивший по пажити гул:

– Здрав буде, люд переяславский, отяцкий да черемисский. Знамо вам, отчего собрали вас, оторвавши от дел страдных, да порешать надо дела грешные весей наших. Однако же, переяславцы, с праздником вас, Днем святых апостолов Петра и Павла.

Православные перекрестились, слегка замявшись, куда повернуть головы свои. Видя это, Никифор добавил: