Последний в черном списке - Евгений Сухов

— Коля, у тебя там как?

— Все чисто, Виктор Алексеевич, — доложил старлей.

Сабуров первым вошел в помещение туалета и тут же невольно отпрянул.

— Ах, черт!

— Что? — Перегудов оттеснил его в сторону.

На полу рядом с распахнутой кабинкой туалета лежало распростертое тело Тимура Ромащенко. Голова его была размозжена, и вокруг нее уже успела натечь огромная лужа крови. Перегудов перевел взгляд на лежащие рядом с телом плащ и орудие убийства. Носок с монетами. Вот так — просто и незатейливо.

— Он ушел через окно, Виктор Алексеевич, — Сабуров указал на болтавшуюся решетку.

— Вижу, Володя, вижу, — равнодушно откликнулся сыщик.

— Как же так? Он обставил нас! Как детей! Что же теперь будет, Виктор Алексеевич?

Перегудов не ответил.

— Что нам делать? — не унимался Сабуров.

— Ничего. Теперь уже ничего, Володя. Он уже закончил.

* * *

— Этому просто не может быть объяснения! Ты хоть понимаешь, в каком я положении? Ты на секунду представь… Да, я обязан назначить служебное расследование! Ты понимаешь, что у меня нет выбора! Я либо подставляю ведомство, либо тебя. Первое, по определению, отпадает. Соответственно, остается…

Перегудов, сидя в приемной прокурора Алексея Александровича Шарабанова в ожидании вызова, понимал, что разговор предстоит не из легких. Провал операции по задержке преступника, искусно обведшего вокруг пальца оперативные службы, целиком ложился на плечи следователя. То, что убийце в конечном счете удалось довести до конца осуществление своих планов, нанесло Перегудову ощутимый удар. Он был вынужден признать, что с самого начала недооценил Владислава Всеволодовича. Преступник оказался гораздо более изощренным в своих действиях, чем ожидал от него следователь. И вот сейчас его распекали, как желторотого юнца. И вполне справедливо… Парировать доводы начальника районной прокуратуры ему было нечем. Да и незачем. Перегудов лишь молча слушал.

— Шесть трупов, Виктор Алексеевич! Шесть!!! — голос прокурора стал срываться на крик. — С диспетчерами — это еще можно было как-то замять… Я мог как-то отбиваться, прикрывать нас другими отчетами. Но четверо парней! И каких! Ты знаешь, кто у них родители? Ты пойми, у меня просто нет выхода.

Алексей Александрович быстро ходил по комнате и активно жестикулировал. Он снял пиджак и бросил его на пустующее прокурорское кресло. Три золоченые пятиконечные звезды на погоне мундира, окантованные по краю серо-голубым галуном, блеснули в лучах электрического света.

— На меня давят. Я все понимаю, Перегудов, все! Мне, что ли, тебе рассказывать? Я должен лавировать между различными подводными течениями, чтобы удержать это учреждение на том уровне, который мы сейчас имеем. А это не так уж плохо, как тебе известно. Я не могу не считаться с теми силами, которые существуют в правительстве, в генпрокуратуре и так далее…

Тираду старшего советника юстиции прервал телефонный звонок.

— Шарабанов. Слушаю, — отрывисто бросил в трубку Алексей Александрович, и тяжело опустился на свое рабочее место. Форменный пиджак он аккуратно набросил себе на плечи. — Нет-нет-нет, не вздумайте, Петр Евгеньевич… Вообще-то это разговор не одной минуты. Перезвоните мне к концу рабочего дня… Как то есть уже? — прокурор бросил взгляд на настенные часы напротив его рабочего места. Десять. — Прости, прости, Петя… В девять позвони. Завтра. Ладно? Я переговорю с судьей…

Трубка с грохотом легла на аппарат.

— Четыре парня, — напомнил Шарабанов продолжавшему молчать Перегудову. — Боброва-отца я знаю лично. У меня сын младший с его Пашей в одну секцию карате ходил, еще когда я ему жопу за двойки драл во втором классе. Я не знаю, как Боброву в глаза смотреть. Понимаешь? Мы часто на совещаниях встречаемся… Я понимаю, что сын его — подонок, как, впрочем, и… Но! Правосудие одно для всех! Старцев, как тебе тоже известно, не последняя фигура в бизнесе. Капитал его банка контролирует…

Тираду прокурора прервал стук в дверь.

— Да! — резко отозвался он.

В кабинет заглянула секретарша.

— Алексей Александрович, там из Питера телеграмма. Вам сейчас?..

— Нет! Передай ее пока Селиверстову. И никого не пускать, Вера! Я занят!

— Да, — секретарша поспешно скрылась, плотно притворив за собой дверь.

— Виктор Алексеевич! Меня сегодня все по очереди поимели. Сначала из посольства. Кто там у нас посол? Новый… Я все время путаю его фамилию… Савельев! Вот!

Прокурор перевел дух и вытер стекающие со лба капли пота.

— Потом, — Алексей Александрович многозначительно выставил указательный палец, — сверху звонили. С самого верху, Виктор Алексеевич. А что мне сказать? Нечего! Нет-нет, мне себя не жалко. Плевать, кто какие выводы делает. Кроме того, что мы не укладываемся в план — я план-то закрою. Это дело пустяшное. Но есть еще такое понятие, как… Как честь мундира. А вот с ней-то у нас хреново. С честью. Просрали мы ситуацию!

Перегудов прекрасно понимал, что в душе начальник всем своим естеством сочувствует ему. И вместе с тем было ясно, что приверженность делу — черта, неизменно вызывавшая у сыщика бесконечное уважение к этому человеку, — борется в сознании прокурора с чувством личной симпатии к подчиненному.

— Что делать будем? — орал Шарабанов. — А?

Прокурор встал и прошел через всю комнату мимо Перегудова. Затем он открыл дверь кабинета и на мгновение скрылся из поля видимости следователя. Вернулся Алексей Александрович с пачкой чистых листов бумаги и шариковой ручкой с корпусом из прозрачного оргстекла.

— Пиши объяснительную!

Шарабанов шваркнул перед сыщиком бумагу и, развернувшись, пошел к выходу. Дверь за прокурором захлопнулась с такой силой, что стеклянный сувенир у него на столе завибрировал. В гробовой тишине кабинета несколько секунд раздавался легкий перезвон.

Перегудов вынул из внутреннего кармана пиджака собственную ручку, взял верхний из пачки лист и крупными буквами написал в середине: «Заявление».

С двенадцатого этажа, где располагался кабинет прокурора, был хорошо виден вечерний город. Перегудов окинул взглядом комнату. Бежевые, приглушенного оттенка, в тон цвету обоев, воздушные занавеси на окнах, белоснежные жалюзи собраны в рулон под потолком, глянцевый с зеркальной поверхностью стол в форме буквы Т, кожаное прокурорское кресло. Портрет президента над креслом, за спиной сидящего…

Перегудов подошел к столу прокурора и положил на него лист бумаги. В середине листа было написано всего три строчки:

«Прошу уволить меня по собственному желанию.

Перегудов».

Следователь, не глядя, развернулся и решительно зашагал к выходу. В предбаннике он бросил мимолетный взгляд на секретаршу Шарабанова, попрощался с ней и вышел в коридор. Вера попыталась что-то сказать ему вслед, но он уже не слышал ее тихого голоса.