Звездный час адвоката - Наталья Борохова

– Что «нет»? – не поняла адвокат, тряхнув головой.

– Я говорю: нет, – произнесла Диана уже четче. – Я не собираюсь куда-либо предоставлять это письмо.

Дубровской показалось, что у нее слуховые галлюцинации.

– Диана, – с улыбкой произнесла она. – Вы не ведаете, что говорите. Через два часа вам вынесут приговор, и у меня нет надежды на то, что он будет оправдательным. Вас отправят на зону. Быть может, лет на десять, двенадцать. Вы это понимаете?

– Понимаю.

– Тогда как объяснить это ваше упрямство? – голос Дубровской звучал мягко и покровительственно, как у доктора, понимающего болезненное состояние пациента. – Ведь вы же никогда не любили Максимова? К чему сейчас ваше благородство?

– Доносить на близкого мне человека, даже если он оказался убийцей, я не буду. Это мое решение, а не упрямство.

– Ну, тогда это сделаю я! – решительно произнесла Елизавета, показывая ей заветный конверт. – Закон мне это позволяет.

– Это не позволяю вам сделать я, ваша клиентка, – решительно произнесла Диана. – Вы пойдете со мной, в этот чертов суд, и выслушаете приговор молча, как полагается. В противном случае я отказываюсь от ваших услуг. Надеюсь, это ясно?

– Вполне, – пробормотала Дубровская. Она решила не упорствовать и дождаться приговора суда. Она знала, что закон позволяет адвокату пойти наперекор воле клиента в подобном случае. Но больше, чем в закон, она верила в любовь Максимова. Павел бы не принял от Дианы такую жертву. В этом она была уверена. На сто процентов.

– Именем Российской Федерации, – начал чтение приговора судья, и сердце Дубровской, бухнув, провалилось куда-то вниз.

Каждый раз, когда зачитывались строки судебного решения, она чувствовала себя так, словно решалась ее собственная участь. Взволнованная до предела, она плохо улавливала суть приговора, зная, что потом, в спокойной обстановке, когда к ней вернется способность размышлять здраво, она обязательно во всем разберется. Волнение усиливалось по мере того, как чтение подходило к концу, а после слов «суд приговорил», когда в зале повисала торжественная тишина, адвокату впору было делать искусственное дыхание.

Сегодняшний день не был исключением. Ее сковало странное оцепенение. Краем глаза она наблюдала за тем, что происходит в зале. Ей не было дела до шустрых журналистов, исписывающих под диктовку судьи свои блокнотики; до бородатых операторов, нацеливших камеры прямо в лица участников процесса; до взволнованной, ожидающей сенсации публики. Она страшилась появления в зале конвоя. Люди в серой форме с наручниками за поясом вызывались в зал судебного заседания всякий раз, когда нужно было взять под стражу нового осужденного.

– …Суд, заслушав доказательства, представленные стороной обвинения, пришел к выводу, что их недостаточно для решения вопроса о виновности подсудимой, – говорил Берестов.

О чем он ведет речь?

– …Доводы обвинения строятся на догадках и предположениях, которые не могут быть положены в основу приговора. Так, приведенная прокурором выдержка из романа Данилевской «Прыжок в бездну» является частью художественного произведения, в написании которого автор использовал игру своего воображения…

Неужели?! Слова судьи медленно просачивались в сознание Елизаветы. На горизонте забрезжила Ее Величество Надежда.

– …Показания свидетелей обвинения в полной мере подтверждают слова подсудимой о том, что между ней и потерпевшей Крапивиной Ольгой сложились неприязненные отношения. Но суд не рассматривает их как мотив совершения убийства…

Разумеется! Дубровская посмотрела на свою подзащитную. Лицо Дианы казалось непроницаемым, но руки, сжимавшие носовой платок, еле заметно дрожали. Елизавете захотелось подойти к ней поближе, взяв ее за локоть, шепнуть на ухо: «Боюсь поверить, но, кажется, все будет хорошо». Однако преодолеть пару метров, разделяющих стол адвоката и скамью подсудимых, тем более под прицелом телекамер, было вопросом затруднительным. Елизавета постаралась поймать взгляд клиентки и кивком головы подать ей знак, но все было тщетно. Данилевская не сводила глаз с судьи.

– …Эксперт Кропоцкий, допрошенный в судебном заседании, дал точные психологические характеристики потерпевшей и подсудимой. Суд доверяет им и полагает, что роман Данилевской нельзя считать обнаружением ее преступного умысла на убийство Крапивиной. Книга была написана ею за три месяца до происшествия, и за это время обида, нанесенная подсудимой, понемногу прошла. Допрошенный по ходатайству защиты редактор издательства пояснил суду, что Данилевская узнавала, можно ли предпринять какие-нибудь меры по прекращению продажи и распространения книги. Это, на взгляд суда, свидетельствует о переоценке подсудимой ее отношения к Крапивиной и деятельном раскаянии…

Дубровская почувствовала, что ее сердце, наконец, отогрелось в груди и даже застучало еще сильнее и четче, чем прежде, рассылая по всем артериям тела радостные сигналы.

– …Таким образом, руководствуясь статьями…

В зале наступила абсолютная тишина, и в тот момент, когда у одного из журналистов упала на пол ручка, все вздрогнули. Он же, смущенный всеобщим вниманием, только пожал плечами и виновато улыбнулся.

– …суд постановляет вынести в отношении Данилевской Дианы Александровны оправдательный приговор…

И сразу же хрупкая тишина, до этой секунды висевшая в зале хрустальным пологом, разбилась на множество мелких фрагментов. В осколке первом отразилось искаженное досадой лицо государственного обвинителя. Он больше не смотрел в сторону смазливой журналистки в первом ряду, которая, хлопнув в ладоши, адресовала подсудимой выразительный жест в виде двух пальцев, образующих собой латинскую букву «V». «Победа!» – прошептала она одними губами, но Данилевская поняла ее. Впервые за много месяцев на лице Дианы появилась улыбка, но не сияющая, как следовало бы ожидать, а немного усталая, вымученная долгими ночами без сна и томительным ожиданием финала. Она победила и надеялась только на то, что призраки прошлого в конце концов оставят ее. Душа ее покрылась шрамами от горьких потерь, но она уже не чувствовала боли. Она заплатила по всем счетам и теперь могла, наконец, сказать, что она свободна. Свободна от обвинений и преследования, от пут семейной жизни, сковывавших ее по рукам и ногам на протяжении нескольких лет. Однако свободна она и от любви, которую потеряла, от дружбы, трагически оборвавшейся. Ояр, Ольга остались в прошлом, Павел…

Как в кривом зеркале, она увидела его опрокинутое лицо. Он стоял где-то в заднем ряду, среди шумных журналистов, и выражение страдания грубо диссонировало с возбуждением толпы. Может быть, он уже жалел о своем письме. Кто знает? Если бы не его откровения, он был бы сейчас рядом с ней, сжимая в своих руках ее маленькую тонкую ладонь. Отвечая на вопросы журналистов, он, конечно, сказал бы, что ничуть не сомневался в оправдании любимой жены и перенесенные ими обоими страдания только укрепили их брак. Потом они бы вернулись в свой маленький дом с вишней в палисаднике, и привычные дни, как заезженные колеса, подпрыгивая на ухабах, покатились бы дальше. Так, как и всегда. Без изменений…