Из стали и пламени - Юлия Риа

– Они со мной.

Рроак с улыбкой коснулся разноцветных камешков в своей косе. Я же вытаращилась на них, будто увидела впервые. Первопредок, да сколько же их тут?!

– Ты заставлял драконов дарить тебе украшения? – спросила с подозрением.

Рроак тихо рассмеялся.

– Нет, кахарра. В любви нет и не может быть правил. Это та сила, против которой мы не идем. Напротив, следуем за ней, как в свое время поступил Первопредок.

То есть это подарки от влюбленных в него дракониц?!

– Преданность для драконов – тоже своего рода любовь, – пояснил Рроак, с видимым удовольствием следя за мной. – Если преданность идет не от сердца, она не истинна и рано или поздно может исчезнуть.

– А… Берготт? Он подарил тебе камень после перерождения?

– Нет. Берготт отличился и в этом – он врастил камень в стены чертога.

– Врастил?

– Выбрал место у восточного крыла, нашел выбоину, вдавил в нее свой камень. Я запечатал его пламенем. Сердце Берготта всегда принадлежало Северным Гнездам. Не кахррару, а именно Гнездам.

– Почему же тогда он сговорился с врагом?

Рроак помрачнел:

– Мы еще выясняем причину. Но думаю, она в моем стремлении установить с людьми мир. Берготт верил, что драконы должны править на небе и на земле, ведь именно нам они подчиняются. Его злило, как мы живем: на вершинах скал, спрятавшись за непроходимыми ущельями и обрывами. Будто изгнанники.

– А тебя это не злит? – спросила осторожно.

– Ни капли. Да, мы скрылись за горными хребтами, но именно здесь небо и земля почти соприкасаются. Здесь даже бескрылые могут дотронуться до облаков. Это наш дом, Кинара. Тут зародился первый огонь. Да, возможно, в предгорьях и на равнинах жизнь проще, но мы достаточно сильны, чтобы не бояться трудностей.

– Подожди. – Я снова нахмурилась. – Если Берготт был против мира с людьми, зачем он пошел к Мадеку?

– Видимо, потому, что того тоже устраивала война. Я не знаю всего, могу лишь догадываться. Если бы охотникам удалось меня убить, скорее всего, именно Берготта назвали бы теневым кахрраром – тем, кто правит Гнездами до избрания истинного вожака. Но даже за это время Берготт мог бы заставить парящих отказаться от идеи мира. И если бы он заручился их поддержкой…

– Вы бы уничтожили людей?

Рроак покачал головой:

– Для этого мы слишком уступаем числом. Но в драконьем огне сгорело бы много людских поселений. Очень много.

– И что потом? Берготт воспользовался бы смутой? Заключил новый договор с Мадеком? С императором?

Рроак поморщился и устало потер переносицу:

– Хотел бы я и сам знать ответы на эти вопросы. Трое парящих изучают записи Берготта, еще двое проверяют все места, где он мог устроить тайник. К тому же мы не знаем, что удастся разузнать Айкиру. Может, завтрашняя встреча прольет свет не только на действия Ордена?

Напоминание о встрече с Айкиром взволновало; внутри все снова сжалось. Не выдержав, я вскочила с кресла, в три шага оказалась возле кресла Рроака и устроилась у него на коленях. Опустила голову на плечо, прижалась, попыталась его теплом растопить лед моих страхов. И Рроак это почувствовал – обнял крепче, укрыл руками, будто крыльями, поцеловал томительно-сладко.

До самого рассвета, пока не пришло время расставаться, мы больше не заговаривали. Вместо нас говорили наши взгляды, прикосновения, его поцелуи и мои трусливые слезы.

В Ордене говорят, что охотники не знают страха. И это так. По-настоящему так. Но лишь потому, что любовь охотникам тоже неведома. Отцы искореняют ее из сердец послушников, заполняют пустое место чувством долга и ненавистью к врагу, запрещают любые отношения внутри Ордена – делают все, чтобы лишить нас слабости. Вот только любовь – не слабость. Наоборот, это источник нашей силы, готовности идти до конца, менять мир, если потребуется. Но самое главное – меняться самим.

Рроак вернулся через сутки. Еще более хмурый, чем когда улетал. Гоарр – старший из парящих – встретил его на площади, трижды кивнул, выслушивая приказы, и решительно зашагал. Причем не в чертог, что странно, а в противоположную сторону.

В груди сжалось от дурного предчувствия, захотелось кинуться к Рроаку, вызнать, что происходит. Но я сдержалась. Терпеливо дождалась, когда он вернется домой, и лишь тогда спросила:

– Что случилось? Рроак, в чем дело? – повторила, не получив ответа.

Мы прошли в кабинет. Я остановилась у выхода, в волнении сжала кулаки, следя, как Рроак достал из верхнего ящика лист темно-красной бумаги и принялся что-то писать.

– Боги, ответь мне!

Он поднял тяжелый взгляд.

– Прости, кахарра, но мира с людьми не будет.

– Что? Почему?

– Почему? – выдохнул резко. – То есть истребление моего вида не кажется тебе уважительной причиной?

– Но это ведь вина отцов и…

– А если не только их?

Я напряглась.

– Кто еще?

– Многие. И в императорском дворце тоже.

– Сам император?

– Вряд ли. На его счет Айкир не нашел записей. А вот первый советник точно в курсе. Это с его подачи родилась идея о новых башнях для охотников. Он же укрепляет страх перед драконами среди знати.

– Ради долгожительства?

– Не только. Денежные потоки в Орден за последние два года выросли втрое. Не удивлюсь, если и карман советника потяжелел. А теперь добавь сюда бюджет на строительство башен, их содержание, увеличение количества охотников… Нет, – Рроак качнул головой, – я не могу позволить этой заразе распространиться. Ее нужно выжечь.

– Но мы же хотели открыть людям правду! Они бы передумали!

– Уверена? Думаешь, так легко перестать видеть врага в чужаке и увидеть его в соседе? Те поселения, что сгорели не по нашей вине, – их ведь поджигали люди. Свои убивали своих же. А теперь ты надеешься, что люди примут такую правду?

– Мы должны хотя бы попытаться!

Рроак тяжело вздохнул. Поднялся, достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист бумаги, протянул мне.

– Что там? – спросила с опаской.

– Список поселений, сожженных зничими по приказу Ордена. Их много, Кинара. Намного больше, чем уничтожили мы.

Непослушными пальцами я забрала его, медленно развернула. Взгляд заскользил по строчкам, выхватывая знакомые названия. Одно. И еще одно. И еще. Боги, как же много!

Неровные буквы, явно нацарапанные в спешке, мелькали все быстрее. Я словно попала в водоворот, из которого не выбраться: барахталась, сопротивлялась, но тонула. Миг – и меня с силой приложило о дно.