Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - Николай Берг

До кулаков все же не доходит, а когда к омоновцам еще и подкрепление прибывает (на мое удивление, из двух катеров густо выбирается толпа гражданских, большую часть которых составляют женщины, по-хозяйски начинающие размещаться во дворце), осаждавшие дворец мостовики плюют и идут жаловаться начальству.

– А вы можете в Чайном домике разместиться! – кричит им в спину один из довольных победой ментов.

Видит, что я наблюдаю за этой сценой, и подмигивает. Смысл подмигивания становится понятен, когда мы начинаем аккуратно продвигаться вперед. Вот толковали мне, что радиация выпадает пятнами, этакой «леопардовой шкурой». Теперь вижу, что и другие беды как-то неравномерно распространяются, что ли, – симпатичный павильончик под названием Чайный домик разгромлен, словно тут бабуины резвились, все стекла побиты, двери вынесены, мебель в дрова. И никаких следов зомби – ни пулевых привычных отметин, ни глоданых костей. С чего павильону так досталось и от кого – совершенно непонятно. Причем погром был давно, пылищи на битых стеклах слоем. Поди пойми… Чистое варварство и вандализм, а кто нагадил – непонятно. Вырванный резной подлокотник кресла почему-то сильно действует на нервы. Видно, что великолепное было кресло, сделанное в старые времена не только красиво, но и с глубоким пониманием анатомии и физиологии, с почтением к человеческой заднице и спине, которые будут в этом кресле сидеть, чего сейчас частенько не бывает в дизайнерских креативах. Вот купили мне под Новый год стул в кабинет, вроде и современный, а к концу приема спина воет, про зад и говорить не стоит. Убил бы дизайнеров черто…

Додумать мысль не успеваю, потому как на Марсовом поле начинается пальба в несколько стволов очередями. И тут же над нашими головами совсем близко трещат мелкими хлопочками со странным птюкающим звуком и не менее странным присвистом пули, отчего на нас с шелестом сыплются рваные листья и сбитые ветки.

– Ложись! – рявкают одновременно майор, Ильяс и Серега, да так хорошо рявкают, показывая при этом образцовое выполнение своей же команды, что все, кроме немного растерявшегося Саши, плюхаются на дорожку. Саша получает от кого-то из рядом лежащих пинка под колени и шлепается на то ли Тимура, то ли Леньку[54]. Тут же вспыхивает вроде б как брань, но на ворчуна прикрикивает все тот же Серега. Тихо, слушаем, смотрим.

Треск пуль, прошивающих летнюю листву, стремительно удаляется. Теперь мы даже не видим, где это. На нас все еще сыплются рваные листочки. Стрельба заканчивается так же внезапно, как и началась. Ничего не понимаю. И не я один – тут же Саша начинает связываться с теми, кто на Марсовом сидит. Хлопает глазами в недоумении, переспрашивает. Потом громко поясняет всем лежащим вокруг него:

– Это они по вороне стреляли!

– Им что, моча в голову ударила – по воронам лупить? – зло спрашивает Рукокрыл.

– Да говорят, ворона атаковала их беспилотник, – отвечает растерянно Саша.

– И каковы результаты? – спокойно уточняет Серега.

– Самолетик мы потеряли – упал в Фонтанку, ворона ушла из-под огня, – информирует радист.

– Ну, очевидно, умирать полетела, – предполагаю я.

– Молодцы! Так и надо! Хорошо еще нас не зацепили, недоумки, – вставая и отряхиваясь, резюмирует Ильяс.

– Надо будет подать идею командованию за вороньи лапы доплачивать, – подает голос Серега.

– Ага, как в старые добрые времена, – соглашается его приятель. И на вопросительный взгляд молодежи поясняет: – Раньше в охотничье общество принимали, только если сдашь определенное количество вороньих лап. Там, где много ворон, певчие птицы исчезают, в общем, баланс нарушается.

– Ладно, двинули дальше, – говорит майор.

Совершенно неожиданно нам приказано в лучших традициях американского кино – разделиться. Тут три параллельные аллеи, потому мы их сейчас пройдем и проверим – пусто или кто еще дохлый таскается. С нашей брони Енот сообщил, что, покатавшись, убрали около десятка зомби, и больше не обнаружено. Но так как всегда точку в войне ставит пехота, мы должны пойти ножками и дополнительно проверить. Работать автоматами запрещено, только если натолкнемся на морфа, но и тогда смотреть, чтоб не влепить по своим. Расходимся, успеваю по детской привычке раскланяться с памятником дедушке Крылову, он такой же добродушный и даже две свежие отметины от пуль в его кудрявой шевелюре не испортили окруженному роскошным зверьем баснописцу настроение.

Моей группке достается самое открытое место – мы идем по аллейке, что проложена по берегу Лебяжьей канавки. Все время на связи с остальными, посматриваем внимательно, но никого нет. Только поодаль на Марсовом поле видим сидящих на граните бойцов.

– Мы у Кофейного павильона. Все чисто, – квакает рация.

– Мы у Амура с Психеей, – отзывается Саша, посмотрев на большой дощатый домик для скульптур.

– Это кому тут памятник? – спрашивает Тимур.

– Бабьей глупости, – заявляет в ответ Ильяс.

– Ну ты загнул! – вступаюсь я, обиженный такой грубой прозой жизни.

– Якши. А по-твоему, чему памятник? – возражает снайпер.

– Любви.

– Продолжай, продолжай, – поощряет меня примерный семьянин.

– Ну Амур, бог любви, женился на Психее, но попросил ее в качестве основного условия, чтобы она ни в коем случае его ночью не разглядывала. Она же не утерпела и как-то раз полюбовалась спящим мужем, взяв для этого светильник…

– Во-во! А ручонки у нее затряслись, и она дрыхнущего без задних ног муженька облила кипящим маслом из светильника, так? – душевно осведомляется Ильяс.

– Ну да, восхищенная его красотой, она капнула маслом…

– Фигасе! Я же памятник помню, она ему выходит, аккурат, на живот и яйцы плесканула! – огорчается за Амура Саша.

– Во-во! Именно! И он ее выпер, дуру этакую… Так чему памятник? – победоносно заканчивает спор Ильяс.

– Эй, искусствоеды! А ну живо догнали остальных! – рявкает искаженным, но узнаваемым голосом рация.

– Упс, то есть ой! – подмигивает нам в комическом ужасе Ильяс, и мы торопливо шагаем по пустой аллее.

Два лежащих мешками тела. Ни одной цели.

Встречаемся с нашими у бронетранспортера, стоящего почти у входа, там, где Карпиев пруд. Парк чист, можно вообще-то и сворачиваться. У латников в Павловских казармах все штатно, сопротивление незначительное, не то что в Морском госпитале, так что все уже идет к концу.

Ну вот и замечательно. Славно прогулялись.

В общем, мы уже можем и уезжать. Нас придержали не то из-за того, что я как-никак врач, вдруг пригожусь, не то на всякий пожарный – мало ли, морф набежит. Морф не набегает, раненых нету. Как обычно, продуманная операция течет спокойно и планомерно.