Вуаль из виноградных лоз - Тилли Коул

— Я знаю об этом, герцогиня. Поверь мне, я тоже начинаю это видеть.

Слова, произнесенные шепотом, поплыли по ветру и ударили меня в самое сердце. И в тот момент мне захотелось, чтобы ветер был сильнее, потому что тогда, он смог бы донести эти слова до того места, где был Ахилл, и достигнуть его ушей. Потому что это было именно то признание, которое он должен был услышать.

От своего брата.

От лучшего друга детства.

От человека, который должен был любить его всю жизнь.

И брата, который возможно понял, что хотел возвращения Ахилла… почти так же сильно, как и я.

Глава 15

Ахилл

Сицилия, Италия

— Руки все еще доставляют тебе неприятности, Ахилл?

Я замер, неуклюже удерживая винные бутылки в руках. Моя тетя Ноэлия остановилась рядом со мной, уперев руки в бедра.

Я пожал плечами, но продолжил разливать вино по бутылкам, используя методы, которыми научился за эти годы, чтобы справиться с тем, что иногда мои руки действуют не так, как должны.

Рука тети Ноэлии легла мне на плечо, и она присоединилась ко мне, разливая вино «Неро д'Авола». Когда первая бутылка была наполнена, я поднял ее на свет. Это красное вино было темнее, чем мое мерло, дубильные вещества богаче, а вкус насыщеннее. Оно было редким, а ее виноградник был небольшим. Я не мог избавиться от мысли, как можно было бы добиться еще лучшего вкуса.

Тетя Ноэлия была сестрой моего отца. Она тоже выросла в поместье «Белла Коллина». Она познакомилась со своим мужем, дядей Альберто, когда он приезжал на заработки на один из виноградников в поместье, но вскоре он нашел работу в своем родном городе на западе Сицилии. Дядя Альберто был экспертом по сортам винограда Неро д'Авола. Они создавали редкое вино, уникальное для этого региона. Он последовал за своим сердцем, а моя тетя последовала за ним.

Когда я опустил бутылку, моей первой мыслью было то, как бы понравилось это место Каресе. Виноградники моей тети выходили на озеро Аранчио. Оно было красивым и спокойным. Единственное место в мире, куда я выезжал за пределами «Беллы Коллины». Тетя Ноэлия и дядя Альберто были единственной семья, которая у меня осталась.

По крайней мере, со стороны Марчеси. Теперь был Зено со стороны Савона, но сейчас я старался не думать об этом. Я находился здесь уже восемь дней. Когда я приехал, моей тете хватило всего лишь одного взгляда, чтобы понять причину моего приезда. Она ничего не сказала, кроме: «Что ж, теперь ты знаешь». Но ее краткость была в основном из-за меня. Я не стал рассказывать ей, почему покинул свой дом в ту ночь. Я не хотел рассказывать о Зено, нашей ссоре, или моей… моей Каресе.

Даже мысль об одном ее имени ранила мое сердце. Потому что я оставил ее. Она выбрала меня, но я не мог поехать с ней в Парму. Не мог позволить ей сбежать от своей жизни, только не ради меня. Когда она была со мной, то все казалось идеальным. С ней я чувствовал себя в безопасности и цельным.

Но сейчас я не хотел испытывать эти чувства. Я хотел ощущать каждую эмоцию, которую разжигал во мне этот секрет. Я хотел чувствовать боль. Мне нужно было провести время вдали от того, что я любил — мой виноградник, мое вино и моя Кареса — чтобы подумать. Чтобы понять, что теперь мне делать.

Поэтому я работал со своими дядей и тетей на их винограднике, погружаясь в новый вид винной продукции, новый вкус, новый процесс… просто во что-то другое.

Мне нужны были эти изменения.

Когда наступил поздний вечер, и солнце начало садиться над далекими зелеными холмами, каждый мускул в моем теле заныл. Я взял бутылку воды и бокал двухлетнего «Неро д'Авола», поставил их на столик во внутреннем дворике моей тети и присел. Я вздохнул свежий воздух, когда солнце отражалось в кристально-голубой воде озера. В поле зрения не было ни души, не было слышно ни звука. Был только я со своими мыслями, своей печалью и этим вином.

Я сидел здесь каждый вечер на протяжении восьми дней, но мне не становилось лучше. И я знал почему. Находясь без Каресы, думая о том, какую боль она почувствовала, когда узнала, что я уехал, я не чувствовал покоя. Мысли о Зено, о том, как он выгнал меня, как отказался от своей крови, только еще больше вонзили кинжал печали в мое сердце.

И не было никакой передышки от этой дыры. Боль продолжала накатывать и накатывать, волна за волной, словно меня настигло и затопило в диком бушующем море.

Рука легла на мое плечо. Тетя поставила мой ужин из пасты аль рагу65 на стол. Я ждал, когда она оставит меня одного, как делала каждый вечер, но она поставила на стол еще одну тарелку и села рядом.

Она окинула взглядом умиротворяющий живописный вид и, не глядя на меня, сказала:

— Я помню те дни, как будто это было вчера, Ахилл.

Моя спина напряглась, наконец, ей надоело мое молчание. Она сделала глубокий вздох.

— Помню тот день, когда мой брат увидел Абриэлль, поющую рождественские гимны в Орвието. Сначала я дразнила его за это увлечение, но через некоторое время мы все увидели, как сильно он ее любит. И не прошло много времени, как она полюбила его в ответ.

Мое сердце подобно барабану громко стучало в ушах, когда она повернулась ко мне с блеском в ее карих глазах.

— Неспособность зачать ребенка так сильно ранила твою мать. Абриэлль была такой милой, такой доброй и у нее было большое сердце. И это действительно сломило ее, когда они узнали, что твой отец был бесплоден. Его это тоже ранило, но не так сильно, как, когда он узнал, что его жена беременна от короля.

Я неловко заерзал на стуле. Тетя Ноэлия накрыла мою руку, которая напряженно лежала на столе.

— Но знаешь, Ахилл? Иногда, то, что как мы считали, является самой ужасной вещью в мире, может стать настоящим благословлением. Ты стал для своего отца главной причиной, чтобы жить. И как бы он не любил Абриэлль, я верю, что по-настоящему он стал жить, когда родился ты. Не имеет значения, как ты появился на свет, имело значение только то, как естественно ты выглядел на его руках. И король тоже любил тебя,