Подводная лодка (The Boat) - Лотар-Гюнтер Букхайм

Один или двое встали готовиться к заступлению на вахту и исчезли в корме. Через несколько минут дверь в переборке открылась и вошел рыжеволосый машинист по имени Маркус. Его сине-белая полосатая шерстяная фуфайка делала его похожим на циркового борца из девятнадцатого века. Он как пьяный покрутился туда-сюда, прежде чем свалиться в просвет между остальными. Жуя, он объявил, что футбольный клуб «ХЕРТА» проиграл. «Это недавно передали по радио. Их и в самом деле разбили в пух и прах. Пять-ноль, а до перерыва три-ноль. Это исключает их из полуфинала».

«Ты нас обманываешь!»

«Я не стал бы шутить о таких вещах».

Футбольный клуб «ХЕРТА» проиграл. Сразу же шторм, который трепал нас, стал малозначащим.

Новость возбудила оживленные дебаты. «Футбольный клуб «ХЕРТА», боже милостивый!» — «Даже ни одного утешительного ответного гола — да от этого впору зарыдать…»

«Это их поставит на место. «ХЕРТА» всегда не в свои сани садилась».

Спустя четверть часа, когда предмет разговора был обсосан досуха, Арио поделился с кружком слушателей, что Бенджамин лелеет мысли о женитьбе. Дикие вопли приветствовали это объявление. Маленького Манчу забросали вопросами со всех сторон.

«Он — женится?» — «Ты наверное с ума сошел — тебя надо посадить в обезьянник и спарить с шимпанзе» — «Бедная корова, она наверняка в трудном положении».

Чувства Бенджамина были столь уязвлены, что Арио потребовалось применить всю силу своего убеждения, чтобы успокоить его. В конце концов он был настолько умиротворен, что прошел к своему рундуку и вернулся с потрепанным бумажником, в котором была целая подборка фотографий вышеупомянутой дамы. Жиголо жадно схватил их, сопровождая каждую подходящим комментарием: «Парни, вот это шасси! — О мамочка, ты никогда не говорила мне, что это будет так! — Однажды придет мой принц! — Разложи меня и сделай это снова!» В конце концов он обернулся к Бенджамину с поддельным восхищением и сказал: «Ты хочешь сказать, что ты действительно уложил этот усталый старый мешок?» Но Бенджамин не слушал — он тщетно пытался вернуть себе свои сокровища. Вдобавок к всеобщей неразберихе перевернулся чайник. Палуба превратилась в хаос мокрого хлеба, нарезанной колбасы, банок с сардинами, пинающихся ног и вслепую хватающихся рук. Суматоха не улеглась, пока не послышался грозный рык из койки старшего торпедиста Хакера, «президента» носового отсека.

Хотя он вернул себе все свои фотографии, Бенджамин все еще прыгал как сумасшедший — или скорее, изображал это. У меня было впечатление, что он тайно наслаждался суматохой.

Следующие пять минут преобладали звуки процесса еды, затем в приглушенном красном свете возник Швалле и начал копаться в своем рундуке. На свет появились несколько бутылок.

«Что-то ищешь?» — осведомился Факлер со своей койки.

«Свой крем для лица».

Начиналось всеобщее и неограниченное веселье. «Как это мило!»

«Не забудь выщипать себе брови, дорогая!» — «Перестань, Швалле, у меня возникают кое-какие мысли в отношении тебя!»

Швалле сердито повернулся ко всем шутникам. «Грязные содомиты! Вы не знаете значения слова гигиена».

«Отлично, продолжай!» — «Ты, верно, обнаружил у себя сегодня внутренности?» — «Шестинедельная грязь и сверху слой мази — очень гигиенично, скажу я вам!» — «Послушайте, кто там говорит! Намазывает всю эту штуку на свое лицо и позволяет своему члену сгнить на корню!»

Еще один рык от старшего торпедиста Хакера: «Иисус Христос всемогущий! Вы собираетесь заткнуться или не собираетесь — да или нет?»

«Нет», — ответил Арио, но тихо, чтобы старший по званию не мог услышать в своей койке.

***

ВТОРНИК, 46-й ДЕНЬ В МОРЕ. Дальнейшее ухудшение погоды. Лодку швыряло с такой непредсказуемостью, что мой желудок сжимался в предчувствии рвоты. В течение целых полминуты корпус дико сотрясался в каждой своей заклепке. Казалось, что нос никогда не поднимется, настолько глубоко он был внедрен в невидимую волну. U-A переваливалась слева направо — я отчетливо ощущал, как она ищет выход в сторону из ловушки — и затем наконец нос поднимался и винты переставали перегружаться. Это было похоже на перерыв в объятиях.

Я пытался удержать в желудке свой завтрак. Я даже пытался писать, но кают-компания падала вниз столь стремительно, что съеденное мной поднималось раз за разом. Мы цеплялись за стол со всей своей силой, потому что опыт предсказывал нам, что каждое падение закончится резким креном. В этот раз обошлось. Винты взвыли еще раз.

Обед состоял из хлеба и сосисок. Горячая пища была вычеркнута из меню. Повар больше не мог удержать свои сковородки на плите. Просто чудом было, что он еще умудрялся снабжать нас горячим чаем и кофе, не говоря уж о питании для вахты. Каттер безусловно был просто неутомим.

После обеда Командир поднялся наверх. Он надел толстый свитер под штормовку. Вместо зюйдвестки он надел глубокий капюшон, который оставлял открытыми только его глаза, нос и рот.

Через пять минут он вернулся весь мокрый и неразборчиво ругаясь. Все еще что-то бормоча, он выбрался из своей блестящей от воды штормовки, стянул через голову свитер и я увидел большое черное пятно влаги, которое расплылось на его рубашке за время его краткого визита наверх. Он уселся на рундуке для карт, тяжело дыша. Один из матросов центрального поста помог ему стянуть ботинки. Из них вылилась вода и исчезла в льялах.

Как раз, когда он выжимал свои носки, как половую тряпку, вода хлынула сверху из боевой рубки, пошипела, катаясь по плитам туда-сюда и тоже ушла в льяла.

«Откачать воду», — приказал Командир. Он проскользил босиком по мокрой палубе, пробрался через переборку и повесил сушиться свою мокрую одежду рядом с электрической грелкой в радиорубке.

Он поделился плодами своих наблюдений с мичманом, который только что проскользнул за ним. «Ветер поворачивает назад». Это было не удивительно. Наш шторм вел себя точно так, как ожидалось.

Крихбаум спросил: «Нам следует держать прежний курс?»

«Мы должны это делать — пока мы можем. В настоящий момент у нас все в порядке».

Как будто для того, чтобы доказать, что он был не прав, наша лодка резко накренилась. Из радиорубки вылетел объемистый чехол аккордеона и шмякнулся о перегородку с другой стороны прохода.

Мы накренились на другой борт. Чехол с силой ударился о переборку радиорубки, раскрылся и вывалил свое содержимое. Стармех уставился вдоль прохода, наполовину из любопытства, наполовину обеспокоенный. «Это не пойдет ему на пользу», — сухо сказал он.

Появился матрос центрального поста, скорее ползущий, чем бегущий, и подобрал аккордеон вместе с побитыми остатками его чехла.

Покачиваясь, Командир пробрался в кают-компанию и протиснулся за стол. Он поерзал туда-сюда с закрытыми глазами, почти как будто это было мысленное усилие вспомнить, где