Дети погибели - Сергей Арбенин

* * *

На кладбище поехали и вовсе немногочисленной компанией – человек восемь.

«Нелюди!» – думала Елизавета Яковлевна, которая ехала вслед за катафалком в министерской карете, по случаю похорон перевязанной чёрными гирляндами.

Когда въезжали на территорию монастыря, мать-игуменья вышла навстречу.

– Благодарю вас! – сказал распорядитель похорон.

– Да за что? – игуменья смотрела сурово. – Это ваши, мирские заботы. Суета… Монастырю заплачено, место выделено… Бог вам судья.

Какой-то мужик, по виду – деревенский, – остановился, увидав катафалк.

– Кого хоронят? – осведомился он у другого прохожего, господина в сером пальто. Господин стоял, сняв шляпу, и мужик принял его за кого-то, кто имеет отношение к покойному.

– Генерала, – ответил господин.

– Врёшь! – воскликнул мужик. – Генералов здесь не хоронят! Генералов-то в Лавре хоронят! Мы знаем!

– Земля что в Лавре, что в чистом поле – всюду одна, – обронил господин.

Надел шляпу, заложил руки за спину, и пошёл своей дорогой.

Мужик долго глядел ему вослед, сдвинув крестьянскую шапку на лоб и почёсывая затылок.

* * *

Когда гроб опускали в могилу, издалека донёсся громовой раскат.

– Гроза, что ли? – спросил кто-то.

Все стали задирать головы, оглядывать небо. Небо было безоблачным.

– Или пушка с крепости? Наводнение? Или холера вернулась? Вот уж пришла беда – отворяй ворота…

* * *

Возле гостиницы «Астория» творилось несуразное: одни бежали прочь от неё, другие – к ней. Свистели городовые, издалека доносился приближающийся звон колокольцев пожарной команды.

В третьем этаже гостиницы окно было выворочено, стена вокруг проёма покрыта копотью. Чёрно-серый дым валил наружу.

– Ну-ка, раздайся! – командовал полицейский чин. – Дайте дорогу пожарной команде!

Приехал градоначальник генерал Зуров.

Выйдя из кареты, ринулся в гостиницу с толпой полицейских. Ему навстречу бежал обер-полицмейстер Дворжицкий. Его лицо было испачкано копотью, он доложил:

– В одном из нумеров произошёл пожар. Уже почти потушили: вёдрами воду плескали. Сейчас вынесут постояльца. Только вид у него, доложу я вам…

Пронзительные чёрные глаза Зурова уставились на Дворжицкого:

– То есть?

Обер-полицмейстер слегка замялся, ответил, понизив голос:

– Руки оборваны…

Зуров оглядел вестибюль, приказал:

– Удалите всех посторонних. Кто же этот постоялец?

– Покамест известны лишь фамилия и звание.

Дворжицкий оглянулся на метрдотеля, стоявшего наготове с регистрационным гроссбухом в руках. Метрдотель тотчас подскочил, распахнул книгу, ткнул пальцем.

– Долженков Никита Петров, мещанского звания. Прибыл в гостиницу вчера, имел при себе большой багаж. Объяснил, что приехал в Питер по торговым делам из Торжка.

– Что за багаж? – спросил Зуров.

– Баулы, чемоданы… Дежурил администратор Чернозубенко. Он уже здесь. Прикажете позвать?

Зуров кивнул.

Чернозубенко – молодой человек во фраке, коротко стриженый, в очках, – сказал:

– Багаж ломовой извозчик доставил. Он же и наверх подымал. Упарился. Сказал, что чемоданы неподъёмные. Кирпичи, что ли, говорит, барин за собой таскает? А барин, дескать, ему: нет, это книги.

Метрдотель с видом человека, всё понимающего, заметил:

– Ага, книги… Знаем мы эти книги!

– Что вы хотите сказать? – повернулся к нему Зуров.

– Так, ваше высокопревосходительство, разве книги взрываются?

Зуров переглянулся с Дворжицким.

– Ну-ка, ну-ка… Значит, вы слышали именно взрыв?

– И ещё какой! Все соседние окна повынесло, а в стене дыра сделалась, – хоть в соседний нумер проходи!.. – сказал метрдотель.

– Довольно, – прервал Зуров. – Расскажете всё Кириллову, в сыскном отделении. – Он взглянул на обер-полицмейстера: – Я слышал взрыв. Да, видимо, и весь город слышал.

– А вот и постояльца несут… – сказал Чернозубенко, отступая.

Двое перепачканных копотью полицейских тащили на обгорелом одеяле труп Долженкова. На труп было страшно смотреть: взрывом у него снесло лицо, вскипевшая черная кровь покрывала остатки головы, обрубки рук, покалеченную грудную клетку. И на фоне чёрной крови – белые осколки костей, торчащее ребро, два зуба…

– Чего вы его прете, как на выставку? – рявкнул Дворжицкий на полицейских. – Прикройте хоть тряпкой какой, что ли!

Прибыли Кириллов и Фомин, начальники сыскных подразделений жандармерии и полиции. Зуров сумрачно взглянул на них и коротко сказал:

– Бомбист. Динамитчик… Доложите мне через час о ходе дела. Я сейчас же еду в Аничков дворец. Если задержусь, – приезжайте туда же. А вас, – кивнул он Дворжицкому, – я попрошу оставаться здесь до окончания предварительного следствия.

Оглядел вестибюль, заметил у выхода полицейских, удерживавших огромную толпу.

«И откуда их столько набежало? » – удивился Зуров.

В летнее время Петербург обычно пустел до того, что напоминал какой-то огромный каменный некрополь…

* * *

– Фёдор Михайлович!

Достоевский, шедший по Невскому своей обычной торопливой походкой, вздрогнул. Рядом с ним остановилась пролётка, из неё выскочил Николай Николаевич Страхов – известный литератор, завсегдатай литературных салонов, а также личный друг всех русских писателей. Про Страхова даже шутили: он дружил со всеми – от Державина до Крестовского…

Николай Николаевич был взволнован, его полное лицо румянилось.

– Фёдор Михайлович! Никак не ожидал увидеть вас в Питере! Думал, вы ещё в Германии, в Эмсе… Здравствуйте, здравствуйте, дорогой вы мой! – и полез целоваться.

Достоевский, едва скрывая брезгливость, отстранился.

– Ну что вы, ей Богу, – пробормотал чуть смущённо. – Словно года четыре не видались…

– Ну, не четыре года, так два месяца! А я у графа Льва Николаевича Толстого гостил, в Ясной Поляне. Два месяца прогостил, он ещё упрашивал остаться, – так я насилу отвязался…

Достоевский помрачнел. Страхова часто заносило. Гостил он у Толстого, вероятнее всего, не больше двух дней. Липучий человек, фантазёр, но, кажется, открытая душа…

– Слышали взрыв? – спросил Страхов.

– Да кто же его не слышал… Так грохнуло: я уж подумал, опять на Дрентельна покушались.