Вернуться из ада! С победой и пленными - Александр Марков

Киль рассекал ветер на два потока. Они били не в голову, а в плечи, словно хотели вытолкнуть человека из кресла, но делали это мягко. Ветер шептал о том, какое наслаждение может доставить свободное падение. О, Мазуров хорошо разбирался в этом вопросе. Вот только парашют он с собой не взял.

За всем боем капитан уследить не мог. Стоило ему только повернуть голову, как у него тут же перехватывало дыхание. Ветер забивал в рот и нос столько воздуха, что он начинал захлебываться.

Он походил на постового, которому когда-то приказали охранять горный перевал. Теперь о нем все забыли, помощи ждать неоткуда.

Тем временем еще два аэроплана расстались с небесами. Судя по тому, что их партнеры устремились друг к другу и продолжили выяснять отношения между собой, один из них был германским, а другой русским.

Они, как мотыльки, летят на свет, бьются о закрытое стекло, а потом, если находят в окне лазейку, пробираются внутрь комнаты и, подлетев к огню, падают, опаляя прозрачные хрупкие крылья, но что-то продолжает манить их к свету.

«Альбатрос» появился невдалеке от хвоста транспорта неожиданно, поднявшись снизу, словно всплыв на поверхность из морских глубин. Потом он оказался немного выше «Муромца» и стал к нему приближаться, используя преимущество в скорости. Следом за ним, как стая гончих, преследующих уже почти загнанную добычу, неслись два русских аэроплана. Но Мазуров понял, что они перехватят немца уже после того, как тот обстреляет транспорт. Он поежился, приник к пулемету, поудобнее взял приклад, навел ствол на неприятельский аэроплан. Это была честная дуэль. У немца всего лишь один пулемет, а кабина его аэроплана была таким же плохим укрытием от пуль, что и хвост «Ильи Муромца».

Они будто ждали крика секунданта, который разрешил бы стрелять. Они так и не разыграли, кто из них первым должен открыть огонь, а поэтому, как настоящие дуэлянты, выжидали, отдавая право первого выстрела сопернику, чтобы потом, когда тот промахнется, выстрелить уже не спеша. Это продолжалось несколько секунд, а потом у обоих одновременно сдали нервы.

Лицо немца закрывала железная маска, как у рыцаря, только плюмажа из разноцветных страусовых перьев не хватало для завершения ансамбля, но его в какой-то мере заменял развевающийся белый шарф.

Германец чувствовал позади себя дыхание русских, но не хотел отказываться от атаки на транспорт. Черная краска на лице Мазурова ввела пилота в заблуждение. Удивлению его не было предела, когда он увидел, что за хвостовой пулеметной установкой сидит негр. Откуда у русских в армии, да еще на аэропланах, взялись негры, ведь у них нет колоний в Африке?

«Альбатрос» надвигался как скорый поезд. Мазурову казалось, что он стоит на рельсах и не может сойти с места, а пулеметом поезд разве остановишь? Все равно что стрелять в медведя из мелкокалиберной винтовки, которой можно распугать разве что голубей или ворон.

Бешено вращающийся пропеллер, лопасти которого слились в монолитный круг, чуть не задел голову Мазурова, обдав его тугой струей ветра. Она вдавила штурмовика в сиденье. Не наклони он голову, пропеллер снес бы ее лучше заправского палача, одним ударом перерубив шейные позвонки. И лишь когда над ним пронеслись два русских истребителя, Мазуров понял, что за несколько секунд он выпустил в немецкий аэроплан примерно треть пулеметной ленты. Он не заметил, как это произошло. Пальцы действовали независимо от мозга. Он не мог извлечь из памяти этот момент, то ли его и не было, то ли он стерся, то ли был настолько мимолетным, что сознание не успело его зафиксировать.

Взгляд капитана наткнулся на следы, оставленные пулями в хвостовом оперении «Муромца». Вереница маленьких дырочек с рваными краями тянулась прямо к Мазурову, но она оборвалась, не добравшись до него сантиметров двадцать. Почему она остановилась? Капитан обернулся. Немец заканчивал крутой вираж, одновременно пробуя забраться высоко в небо и оторваться от преследователей. Но они гнались следом, не отставая ни на шаг. Две кошки гонятся за мышкой. Теперь у нее нет даже острых зубов. Ни одна пуля, похоже, в немца не попала. Он был как заговоренный. Мазуров стал искать мистические знаки на фюзеляже и крыльях его аэроплана. Но солнце светило в глаза, и аэроплан германца казался черным, хотя на самом деле основные цвета его были красно-белыми.

Немцы растворились в небесах. Так когда-то кочевники устраивали набеги на пограничные русские укрепления. Если они не застигали их врасплох, то после небольшой и обычно бесцельной перестрелки уходили обратно в степь ждать более благоприятного момента для нападения.

Поредевший конвой истребителей постепенно занимал прежние позиции: два по бокам, один сзади и один впереди. Когда «Илья Муромец» пересек линию фронта, капитан не заметил.

Мазуров погладил ладонью приклад пулемета. Шероховатое дерево приятно щекотало кожу. Он осторожно выбрался из сиденья, с удовольствием распрямив ноги, которые до этого постоянно находились в полусогнутом состоянии. Неожиданно он понял, что не может разогнуть спину. Любая попытка сделать это вызывала резь в пояснице, как будто туда набросали битого стекла или, скорее, кровь застыла в венах, превратившись в медленно тающие ледышки. Процесс пошел быстрее, когда Мазуров стал массировать поясницу руками. Когда тело стало более послушным, он отправился в обратный путь. Капитан крепко держался руками за стенки: одно неосторожное движение, и его выбросит из аэроплана так же, как волна смывает с палубы зазевавшегося пассажира, вот только спасательный круг Мазурову не поможет.

Туннель оказался почему-то слишком коротким, словно во время воздушного боя у аэроплана оторвало кусок хвоста. Мазуров сумел преодолеть его, всего лишь пару раз оттолкнувшись от стенок. Луч света, пробравшись в туннель через крохотную пулевую пробоину, как кнутом хлестнул его по лицу.

Мазуров встал, оттолкнул ногой тележку. Она отъехала обратно в туннель и никому теперь не мешала. Потолок был еще слишком низок, и Мазуров не смог выпрямиться во весь рост. Он размял мышцы, несколько раз интенсивно согнув и распрямив ноги и руки. Голова при этом постоянно упиралась в потолок. Застоявшаяся кровь заструилась по венам. Она принесла тепло и боль. Мазуров и не заметил, что замерз.

В салоне стояла невыносимая духота, особенно это чувствовалось после открытой площадки, поэтому первым желанием было разбить иллюминатор и впустить в салон небеса. Капитан почувствовал зависть к пилотам сопровождения, которые сидели в открытых кабинах, потом он вспомнил о ветре и о холоде, но… все равно продолжал им завидовать.

Впору надевать противогазы. От тяжелого воздуха того и гляди упадешь в обморок. Но пока штурмовики держались, хотя их движения стали вялыми, замедленными, будто они находились в какой-то тягучей жидкости, похожей на очень прозрачный студень.

– Все целы? – Мазуров взял инициативу на себя и огляделся.

– Да, – сказал кто-то: голоса он не узнал.

Штурмовики вновь впали в апатичное состояние, как сонные мухи в преддверии зимних холодов. На разговоры не хотелось тратить силы, и без того в горле так пересохло, точно они без умолку болтали на протяжении последнего часа.